кошельке больше нет денег. Мусорщики непритворно этим огорчены, и мне приходится долго рыться в вещах в поисках французской чековой книжки. Я выбираю календарь, выписываю чек и долго машу им вслед. Потом кладу на кухонный стол три практически одинаковых календаря с видами нашей деревни и начинаю готовить ланч.
Возвращается Мишель, нагруженный устрицами, салатами всех оттенков от зеленого до красного и мандаринами с Корсики. Я прижимаю оранжево-зеленую шкурку к носу и глубоко вдыхаю свежий, знакомый с детства запах. Рождество! Еще Мишель привез несколько пластиковых контейнеров с провансальскими оливками: солеными и маринованными в масле, чесноке и жгучем красном перце. Еще не раскрытые устрицы мы бережно убираем в самый холодный угол нашего маленького холодильника: там они будут ждать праздничного ужина. Девочки проводят праздники в Париже с матерью, и мы будем встречать Рождество при свечах
— А что, полиция еще не приходила? — смеется он, откупоривая бутылку молодого «Шабли».
Зима в этом году выдалась мягкая, с теплыми, безветренными вечерами. Молодой нежный месяц висит прямо над нашим маленьким раем. Закутавшись в пледы и прижавшись друг к другу, мы сидим на террасе, и я делюсь с Мишелем своими мыслями о будущем сериале, описываю ему главных героев, уже живущих в моем воображении. Мы потягиваем вино и не спешим уходить в дом, пока на воде не погаснут последние отблески уходящего дня. В воздухе приятно пахнет дымом. Гулко ухает проснувшаяся в роще сова. Прямо над нами, будто маленькие птички, проносятся летучие мыши. Издалека долетает зов муэдзина. Для мусульман пришло время молитвы. Я замолкаю и слушаю.
Хотя наша ферма и располагается в самом центре
Нам рассказывали, что в то время все местное население яростно, как это умеют делать французы, выступило против незаконной застройки, но проиграло войну. Думаю, причина такого дружного отпора отчасти кроется в самом обыкновенном расизме. Юг Франции недаром считается главным оплотом Ле Пэна. Здесь бытует сильное предубеждение против иностранных рабочих, а в особенности арабов.
Мы же с Мишелем против арабов ровным счетом ничего не имеем, и мне очень нравятся их заунывные призывы к молитве. Они будят мое воображение, и я представляю себе бредущие через пустыню караваны верблюдов и всадников в белом на великолепных конях. Но скоро голос муэдзина смолкает, и мы возвращаемся на юг Франции, где нас ждет изысканный рождественский ужин.
Утром мы просыпаемся под далекий крик осла и щебетание стайки веселых птичек. Теплое зимнее утро пахнет сосной и свежестью. Солнце янтарно-желтое, будто осенний лист, а море отливает холодным серебром. Такой зимы я еще никогда не видела. Но вместе с новыми удовольствиями она приносит с собой и новые обязанности, которые мы, к сожалению, пока плохо выполняем. За несколько месяцев нашего отсутствия вода в бассейне стала изумрудно-зеленой, а его дно покрылось слоем гниющих фиговых листьев. Конечно же, бассейн нельзя оставлять без присмотра так надолго. За ним надо постоянно ухаживать: сливать воду, прочищать трубы, промывать фильтры и удалять грязь со стенок. Иначе весь вложенный в него труд и средства пропадут даром. Приходится «уход за бассейном» внести первым номером в список самых неотложных дел.
Но я привыкла купаться в любой воде и при любой температуре и сейчас раздеваюсь и смело ныряю в изумрудную воду. Она до того холодная, что обжигает, и я с воплем выскакиваю на поверхность. После купания я, чтобы согреться, как безумная ношусь по саду, и на мои босые ноги налипает по тонне грязи. Поглядев на это, Мишель качает головой и тащит кучу хвороста к камину. Он разводит огромное пламя, и, сидя перед ним, я постепенно оттаиваю. Огонь весело гудит в трубе, а моя мокрая, покрытая пупырышками кожа разглаживается и розовеет.
Зимой вся наша жизнь сосредоточена в просторной гостиной с камином. Здесь в первой половине дня мы обычно сидим за своими книгами и компьютерами. Я, устроившись на подушках поближе к огню, работаю над новым сценарием. Отблески пламени играют на наших лицах и на облупленных стенах комнаты. Нам так хорошо и спокойно в компании друг друга, что работа идет легко и быстро, словно сама собой, а это немаловажно, если мы хотим привести «Аппассионату» в порядок. Ослепленные любовью, мы очертя голову кинулись в это предприятие, очень неразумное для людей, живущих от контракта к контракту. Мы об этом ни чуточки не жалеем — во всяком случае пока, — но только сейчас нам становится ясно, сколько сил, энергии и денег потребует наша оливковая ферма в будущем. Поэтому до самых сумерек мы работаем как одержимые и только на закате выключаем лэптопы, закрываем книги и откладываем карандаши и ручки. До утра они будут лежать рядом с грудой хвороста и напиленных дров. Закат, вечер и ночь принадлежат только нам двоим.
Наша кухня оборудована очень примитивно, и потому рождественский обед мы готовим, как и обещал Мишель, на открытом огне. Когда дрова превращаются в кроваво-красные и оранжевые угли, Мишель помещает над ними самодельную решетку с кусками мяса. Меню у нас довольно скромное: зажаренные на гриле стейки с хрустящим свежим салатом и молодой картофель, круглый и гладкий, как галька, сваренный в медной кастрюльке на маленькой газовой плитке с одной конфоркой. Вместо рождественского пудинга и десерта у нас два вида сыра: рассыпчатый пармезан и мягкий, сливочный сент-марселен, хранящийся в оливковом масле с местными травами. Все это мы запиваем отличным красным бордо, и, кажется, еще никогда в жизни я не ела и не пила ничего вкуснее.
В комнате пахнет гвоздикой, которую я высыпала на остывающие угли, и шкурками съеденных мандаринов. Их аромат пробуждает воспоминания о детстве, о набитых подарками чулках и о том, как нетерпеливо мы их потрошили под наряженной елкой. Мы еще немного сидим перед камином, а потом ложимся спать на свои комковатые матрасы, которые перетащили из будущей спальни поближе к огню. Уже засыпая, мы насчитываем на каминной полке пять гекконов.
— Интересно, они вообще понимают, что мы здесь поселились? — вслух думаю я.
— Конечно. Они ведь стражи этого дома. И нас они тоже охраняют.
Может, в том, что он говорит, есть доля правды. В каждом открытом ящике комода, за каждой дверью непременно обнаруживается геккон, поспешно удирающий от яркого света. Но сейчас они, похоже, немного привыкли к новым жильцам и, пристроившись на теплой каминной полке, празднуют вместе с нами Рождество.
— Наверное, мы уже никогда в жизни не будем так счастливы, — не открывая глаз, шепчу я и сама пугаюсь. Такие вещи нельзя произносить вслух.
На следующее утро Мишелю наконец-то удается дозвониться до мадемуазель Бланко из нотариальной конторы. Она сообщает ему, что документы из налоговых органов еще не получены, да и в любом случае месье и мадам Б. уведомили ее о своем отсутствии в указанное время. Мишель вешает трубку, и мы храбро улыбаемся друг другу, но на душе у обоих скребут кошки. Когда же это все кончится?
Январь — время, когда положено собирать оливки, но к нашим деревьям даже не подобраться сквозь гущу кустов, сорняков и лиан. Весь урожай падает в траву и там потихонечку гниет, а у меня обливается кровью сердце, оттого что такое сокровище пропадает зря.
Я говорю Мишелю, что, как только сделка совершится, надо будет нанять профессионала для расчистки участка. Наверное, больше всего нам подойдет Амар, если мы сможем договориться о цене. Амар родом из Туниса, но на юг Франции приехал еще ребенком. В отличие от многих своих соотечественников, зимой уезжающих на родину, он в Провансе женился и живет здесь круглый год. Конечно, Амар порядочный мошенник, но при этом очень добродушен и общителен. Его круглое улыбчивое лицо похоже на полную луну. Или на блестящий каштан, учитывая цвет его кожи. Однако на этой сияющей физиономии поблескивают проницательные и очень хитрые глазки.
Сразу же после звонка Мишеля Амар заходит к нам. Увы, нам еще неизвестно, что любой иностранец,
