разными были эти семеро мужчин, которые в других обстоятельствах не пришли бы к согласию ни в чем5. «У нас было сколько людей, столько и точек зрения, – вспоминал Уоррен. – Я уверен, что был бельмом в глазу для сенатора Рассела из-за решений суда по расовому вопросу». Его поразила неприкрытая враждебность, которую проявляли по отношению друг к другу конгрессмен-демократ Боггс и конгрессмен-республиканец Форд: «Их отношения даже отдаленно не напоминали товарищеские». Председатель Верховного суда к Боггсу относился с большим уважением, чем к Форду, даже несмотря на то, что Боггс не так активно участвовал в расследовании. «Боггс хорошо зарекомендовал себя в комиссии, – говорил председатель Верховного суда. – Он сохранял объективность. И всегда готов был помочь». К тому же Уоррен находил Боггса приятным в общении. «Боггс был дружелюбен, а Форд вечно упирался». Джона Макклоя Уоррен уважал за практический ум: тот всегда старался сохранять беспристрастность. «Он был объективным и много сделал для расследования». Аллен Даллес, хотя казался чудаком и имел привычку дремать на заседаниях, тоже, по словам Уоррена, «принес много пользы… правда, он был слишком говорлив, но работал усердно и хорошо проявил себя как член комиссии».
В конце весны Уоррену казалось, что он убедил большинство членов комиссии принять его точку зрения: Освальд действовал в одиночку. «Версия, исключавшая заговор, вероятно, была главным решением по этому делу», – сказал он. Ярым противником ее, по его словам, был Форд, который по-прежнему не исключал возможности, что Освальд участвовал в заговоре, в котором, вероятно, была каким-то образом замешана Куба. «Форд хотел выйти по касательной на коммунистический заговор», – вспоминал Уоррен. Он также не был уверен, к какому мнению склонится Рассел, поскольку сенатор не слишком много внимания уделял расследованию.
Работа над черновыми вариантами заключения в основном ложилась на плечи штатных сотрудников, что неудивительно для столь престижной федеральной комиссии. Уоррен и другие члены комиссии решили, что выскажут свое мнение после того, как получат черновые главы. Редлик, чувствуя себя более уверенно на рабочем месте благодаря председателю Верховного суда, как и собирался, взял на себя роль ответственного редактора заключения, который будет сводить вместе все главы. Вместе с ним над текстом будут работать Уилленс и Альфред Голдберг. Рэнкин оставлял за собой последнее слово по внесению стилистических исправлений, по крайней мере до тех пор, пока текст не передадут членам комиссии6. Его цель, сказал он, – отредактировать текст заключения, чтобы он был сдержанным по интонации и единообразным по стилю, с подробным по возможности перечислением фактов, доказывающих вину Освальда, но без излишней их драматизации. «Я хотел, чтобы все было как можно более точно», – вспоминал он. И предупредил: если штатным юристам не понравится, как их главы переписаны, он всегда готов встретиться с ними и выслушать их замечания.
Штатным юристам примерная идея заключения уже несколько недель была ясна: комиссия придет к выводу, что Освальд убил президента Кеннеди и, вероятно, действовал в одиночку. Споры разгорелись по поводу того, нужно ли особо подчеркивать эти выводы и должна ли комиссия признать, что имеются свидетельства, не позволяющие сделать окончательный вывод о виновности Освальда. Юристам приходилось решать, например, в какой форме упоминать (и стоит ли вообще упоминать) о показаниях свидетелей на Дили-Плаза, которые были уверены, что пули летели в сторону лимузина Кеннеди не сзади, где находился Техасский склад школьных учебников, а спереди.
Впервые Рэнкин забеспокоился о бюджете: как комиссия расплатится за публикацию этого, судя по всему, многостраничного заключительного отчета, к которому еще будут прилагаться несколько томов свидетельских показаний? В первые месяцы расследования президент Джонсон был верен своему слову: Белый дом выделял денежные суммы и другие необходимые для деятельности комиссии ресурсы. Десятки тысяч долларов переводились на счет комиссии по одному звонку в Белый дом с телефона кого-нибудь из секретарей Рэнкина. «Мы получали денег столько, сколько нам было нужно, никто не попрекал нас, что мы запрашиваем слишком много», – с благодарностью вспоминал Рэнкин.
Но, встретившись весной с представителями Правительственной типографии, Рэнкин с удивлением узнал, в какую сумму выльется публикация полного отчета и дополнительных томов: на это понадобится не менее миллиона долларов[21]. «Когда я сказал об этом председателю Верховного суда, он был потрясен», – вспоминал Рэнкин.
– Ну и ну! – воскликнул Уоррен, известный своей бережливостью. – Нельзя так разбазаривать деньги.
Рэнкин напомнил Уоррену, как они давали клятву, что деятельность комиссии будет прозрачной. И очень важно, сказал Рэнкин, опубликовать не только заключительный отчет, но и по возможности все показания и свидетельства.
– Ладно, пусть Конгресс решает, – ответил Уоррен, отказавшись утверждать бюджет. – Я не знаю, одобрят ли они такое и захотят ли тратить деньги.
Он велел Рэнкину поговорить с четырьмя конгрессменами из комиссии и спросить, могут ли те убедить своих коллег в Белом доме и в Сенате одобрить смету.
Рэнкин начал с Рассела, который, будучи председателем сенатской комиссии по делам вооруженных сил, контролировал государственные расходы на военные программы, а это миллионы долларов в год.
– И во сколько это обойдется? – спросил Рассел.
Рэнкин назвал сумму: один миллион долларов.
Рассел, ни секунды не раздумывая, пообещал помочь.
– Продолжайте работу, – сказал он Рэнкину. – А мы найдем вам деньги.
Для сенатора, отвечающего за бюджет Министерства обороны, миллион долларов, должно быть, сущие пустяки.
Рэнкин спросил у Рассела, следует ли ему посоветоваться с другими конгрессменами: Боггсом, Фордом и Купером.
– Я с ними побеседую, – пообещал Рассел. – Мы достанем деньги.
Той весной Рэнкин беспокоился еще и из-за пустующих столов в офисе комиссии. Дэвид Белин вернулся в Айову в конце мая, через несколько дней уехал Леон Хьюберт. Арлен Спектер в июне, после того как закончит свой черновой вариант главы, уже не будет работать в Вашингтоне на полной ставке. Из младших юристов, которые трудились в комиссии с самого начала, только Гриффин, Либлер и Слосон будут сидеть здесь все лето, ну и еще с десяток секретарей и других конторских служащих. И если Рэнкин хочет, чтобы заключительный отчет хоть когда-нибудь увидел свет, ему придется нанять еще юристов, и поскорее. Уоррен согласился прислать нескольких судебных секретарей из Верховного суда, чтобы были на подхвате и начали перепроверять информацию и составлять примечания к тексту заключения. Альфред Голдберг разрешил одному из своих сотрудников, 25-летнему выпускнику Гарвардской школы права Стивену Брайеру, временно присоединиться к работе штатных юристов комиссии22.
Рэнкину нужен был новый помощник, который присутствовал бы в офисе полный день, поскольку он представлял, сколько времени и сил будет отнимать у Редлика и Уилленса фактическое написание заключительного отчета. 12 мая студент Школы права Колумбийского университета Мюррей Лолихт готовился отмечать свой день рождения: ему исполнилось 24 года8. Неожиданно в его нью-йоркской квартире раздался телефонный звонок: его просили немедленно явиться в Вашингтон и пройти собеседование для приема на работу. Лолихт, третьекурсник, один из лучших в классе, как раз в тот день сдал последний экзамен в школе права – по доверительной и недвижимой собственности – и после этого, по его словам, мог ехать куда угодно. На следующее утро он уже был в кабинете Рэнкина, где ему предложили работу. «Рэнкин попросил меня приступить к обязанностям не откладывая, в тот же день», – рассказывал он, вспоминая, что его очень удивила такая поспешность. Он буквально «умолял» Рэнкина дать ему еще пару дней – надо же подготовиться. «Я даже одежды с собой не захватил, – объяснял он Рэнкину. – Обещаю: как только окончу колледж, в тот же вечер приеду сюда».
Они пошли на компромисс: Лолихт согласился приступить к работе 4 июня, на следующий день после того, как получит диплом. «Так что буквально в ночь окончания Колумбийского университета я уже был в Вашингтоне», – рассказывал Лолихт. Новые коллеги тепло приняли Лолихта: он привнес свежий взгляд на свидетельства в деле о покушении, которые они месяцами анализировали. А то, что он рассказывал им, звучало обнадеживающе. Изучив несколько черновых глав заключения, он почувствовал, что комиссия была права, сделав вывод о том, что Освальд действовал в одиночку. Он послушал споры о версии одной пули,
