после первых показаний Эндрюса стал на пятнадцать сантиметров ниже, поинтересовался он.
– Я только предположил, – ответил Эндрюс.[22]
Либлер в тот же день предпринял попытку получить более надежные свидетельства от некоего кубино- американского бармена Эваристо Родригеса, который сказал, что Освальд в 1963 году один раз заходил к нему в бар «Гавана» на Декейтер-стрит7. С Освальдом были еще двое мужчин, один из них явно латиноамериканец. Родригес вспомнил, что Освальд выглядел пьяным и «растекся» по стойке бара, прежде чем заказать лимонад. Латиноамериканец заказал текилу. «Тогда я говорю: за текилу с него пятьдесят центов, – вспоминал Родригес. – Он стал возмущаться, мол, слишком дорого, и сказал что-то вроде того, что он кубинец… а владелец бара вроде как капиталист».
И хотя другие свидетели настаивали на том, что Освальд никогда не напивался после возвращения из России, Либлер стоял на своем: тот мог находиться в баре с кубинцем, который разделял антикапиталистические взгляды Освальда и, более того, не стеснялся о них открыто заявлять. Он попросил описать внешность кубинца. Родригес сказал, что, как ему кажется, мужчине было лет под тридцать и голова у него была приметная: слишком большая залысина спереди. Либлер вспомнил, что в первых беседах с агентами ФБР Сильвия Одио, описывая одного из латиноамериканцев, которые заходили к ней с Освальдом – она называла его Леопольдо, – сказала, что надо лбом у него была необычная проплешина8.
Глава 46
В ФБР уже несколько месяцев знали из докладов, что комиссия небрежно обращается с секретными документами. Джеральд Форд первым из членов комиссии попал под подозрение, ходили слухи, что он сливает секретные данные, а может, даже рассылает их, что, впрочем, сам он категорически отрицал. Первый задокументированный упрек в серьезном нарушении требований безопасности со стороны члена комиссии был адресован конгрессмену Боггсу, который в апреле оставил копию сверхсекретного документа о покушении, полученного из Белого дома, на переднем сиденье седана «меркурий», выданного ему правительством в служебное пользование1. Боггс припарковал машину, на которой были опознавательные знаки, говорящие о том, что она приписана к его парламентскому офису, в балтиморском международном аэропорту Френдшип, недалеко от Вашингтона. Некий житель штата Пенсильвания, паркуясь перед седаном, заметил на его переднем сиденье документ с пометкой «совершенно секретно» и позвонил в ФБР. Насколько он мог судить, двери седана не были заперты.
Утечка по вине Уэсли Либлера оказалась куда более серьезной, чем у Боггса, из-за того что была такой откровенно наглой – и еще потому, что в конце концов привлекла внимание Эдгара Гувера. Директор ФБР узнал о нарушении режима секретности из письма, направленного ему лично в июне отставным офицером ВМС США Джеймсом Р. Дэвидом из Уилметта, штат Иллинойс. Бывший военный спешил доложить о том, чему стал свидетелем на борту самолета компании
Почти сразу же, как только рыжебородый сел, сообщал Дэвид, он открыл дипломат и достал оттуда документ, в заголовке которого значилось: «Министерство юстиции США, копия № 10 из 10, Президентская комиссия по расследованию убийства президента Кеннеди». Дэвид был поражен, когда мужчина начал – «внаглую», как выразился Дэвид, – листать этот, судя по всему, огромной важности документ. «Вверху и внизу каждой страницы жирными красными буквами значилось: “совершенно секретно”, – писал Дэвид. И добавил: – Я без труда мог бы прочесть большую часть этого доклада. Однако, учитывая его секретность, я не стал этого делать – только для большей точности постарался запомнить один фрагмент, в верхней части 412-й страницы, где, насколько я помню, было написано следующее: “Мистер Рэнкин: Он время от времени доставал из кармана бумажник? Миссис Освальд: Нет”».
В ФБР без труда вычислили, что рыжеволосый человек был Либлер, который летел тем рейсом, возвращаясь в Нью-Йорк из своего сельского дома в Вермонте.
Гувер довел эту информацию до сведения Рэнкина, судя по всему оставив за комиссией право решать – по крайней мере в тот момент, – как поступить с Либлером. А Дэвиду Гувер письменно выразил благодарность за то, что тот проявил бдительность и сообщил в ФБР о случае на борту самолета3. В архивах Гувера сохранились данные о том, что личность самого Дэвида перед этим усиленно проверяли – нужно было убедиться, что он в свою очередь не будет способствовать дальнейшей утечке информации. Проверка показала, что благонадежность Дэвида за время службы еще ни разу не ставилась под сомнение.
Другие штатные юристы комиссии заявляли, что только краем уха слышали об инциденте в самолете4: Рэнкин не предавал этот случай огласке, опасаясь скандала, к тому же он имел основания подозревать, что Гувер допустит такую утечку в нужный для Бюро момент. Слосон сказал, что, насколько он понимает, Либлер «получил нагоняй» от Рэнкина и «Уоррен через Рэнкина дал ему понять, что очень им недоволен». Но штатные сотрудники не заметили, чтобы Либлер особенно сокрушался по этому поводу.
Он, по словам его коллег, был гораздо больше озабочен тем, что комиссия намерена переписать или даже удалить его черновую главу о мотивах, побудивших Освальда к убийству президента. Либлер неделями корпел над черновым текстом, и теперь – в основном по настоянию Редлика, как он полагал, – большая часть с таким трудом написанного им будет нещадно вымарана редактором из заключительного отчета5. Редлик и Рэнкин сочли, что черновик Либлера скорее походил на попытку психоанализа умершего и что комиссия едва ли согласится с выводом Либлера о том, что марксистские взгляды Освальда и его симпатии к Кастро имели какое-то отношение к его решению убить Кеннеди. Рэнкин полагал, что вовсе не марксизм, а желание Освальда прославиться было более вероятным мотивом убийства, того же мнения придерживались и некоторые другие члены комиссии. Рэнкин беспокоился, что предположения Либлера, будто именно политические симпатии к Кастро побудили Освальда к убийству Кеннеди, будут на руку законодателям-консерваторам, которым не терпится обвинить Кубу в этом злодеянии.
Текст, написанный Либлером, раздали членам комиссии. Форд передал свой экземпляр Фрэнсису Фэллону, молодому мичиганцу, студенту Гарвардской школы права, который по поручению Форда изучал материалы комиссии6. В конце июля Фэллон вернул черновик Либлера с сопроводительным письмом, в котором говорилось, что Форд не озаботился прочесть его. Черновик «очень плохо составлен и, согласно Редлику, его следует полностью переписать».
Летняя поездка Либлера в Новый Орлеан и Даллас дала ему возможность подумать над чем-то, кроме внутренних дрязг в комиссии. Закончив опрос свидетелей в Новом Орлеане, он полетел в Техас, чтобы встретиться с Сильвией Одио и Мариной Освальд. 22 июля, в среду, он собирался большую часть дня отвести на переговоры с Сильвией Одио в офисе федерального прокурора США. А в пятницу намеревался выслушать показания и Марины, которой предстояло более подробно ответить на вопросы в связи с покушением на Уокера, а также рассказать о пребывании ее мужа в Новом Орлеане.
Одио рассказывала, что очень нервничала из-за предстоящей встречи, которая была назначена на 9 часов утра, и очень боялась опоздать. Когда она вошла, многие из присутствующих невольно обратили на нее взгляды. Она оказалась даже еще красивее, чем на фотографиях, которые Либлеру показывали в Вашингтоне.
– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов в связи с тем, что вы, возможно, видели Ли Харви Освальда, – начал Либлер7.
– Для начала давайте я расскажу вам о письме, которое отец прислал мне из тюрьмы. Вот оно.
С этими словами Сильвия вручила ему короткое, всего на страничку, письмо от 25 декабря, написанное по-испански8. В этом письме, адресованном Сильвии и еще девятерым его
