Ассистент кивал, и Джона давил курок.
Попал прямо в кишочки.
Он видел уже немало хирургов. Курт Бурбон собирал свои операции в два блока по восемнадцать часов, освобождая себе вторник, четверг, пятницу, субботу и воскресенье для внебрачных похождений. «Браток» Альберт Закариас, Доктор Хип-Хоп, оперируя, во весь голос распевал «Настоящий ниггер не помрет». Эллиот Штайнбергер, долговязый, пузатый, лысеющий, но в нем все никак не умирал прежний Лотарио, и тоска по юности прорывалась бесконечными монологами о том, какие знойные у его дочери подружки. Тринадцатилетние, да. А что в этом дурного?
После обеда составлялся график операций на следующий день. Из уважения к приватности его нельзя было вывешивать на всеобщее обозрение. Кому надо — пусть он ординатор или сам хирург, — добро пожаловать на медсестринский пост за информацией. На самом же деле команда отряжала Джону снять с расписания ксерокопии, пустяковое задание, если б не приходилось расталкивать локтями таких же студентов-невротиков, отправленных другими командами. Все рвали друг у друга из рук папку в синем переплете, искали расписание
Перед вечерним обходом Джона пролистывал карты пациентов, отмечал данные за день, вносил результаты анализов. Анализы самому себе диктовать — все равно что учить число «пи»:
Ким Хун Ю натрий 135 калий 3,9 хлориды 101
Блэквелл Б. натрий 144 калий 4,2 хлориды 106
И так далее, по тридцать чисел на пациента.
Работа становилась увлекательной, когда цифры зашкаливали или же падали ниже плинтуса. Тут, по крайней мере, Джону охватывало изумление перед устройством человеческого тела. И он с благоговением думал: бедный чувак не дотянет до вечерней телепрограммы.
Он плавал в жаргоне, тонул в аббревиатурах. ABG, BIH, COPD, DDx, EGD, FAP, GERD, HCT, IBD, JVD, LLQ, NGT, ORIF, PICC, SBO, TURP, VAD, XRT, ZE. Знакомые слова приобретали новое значение. «Капуста» — не овощ из салата и щей, а К-А-байпас, шунтирование коронарной артерии. И «Пасть» — не чья-то глотка, а Прицельная Абдоминальная Сонограмма Травмы. Словно в рэперском клипе отовсюду неслось: ПРНИ, СЕКАС, ЩЛКА, а главное — ХО!
Точно суеверные старухи, рак они шифровали двумя буквами — СА. В слове «сантиметр» первый слог произносили с гнусавинкой, будто в больницу завезли словечки от лягушатников. Головокружительная воронка Медикода, непостижная бездна, разделяющая больных и целителей, непосвященных и избранных. Словарь сложный, зато элитарный, и стоит его усвоить, как нормальный разговор становится бессмысленным. Неудивительно, что врачи женятся на врачах и медсестрах. Реальный мир нереален.
Здесь привыкаешь к немыслимому. Здесь человечество сводится к умирающему младенцу, к патриарху в окружении жадных наследников. Персонал, пациенты, их родственники — у каждого своя роль, реплики из мелодраматических сериалов. Джоне казалось, что стоит раз увидеть, как работают легкие, — и никакие изыски фантазии уже не увлекут. Не странно ли, что после этой драмы — реальной драмы — интерны торчат на досуге в холле и смотрят сериалы об интернах?
Гоняли его безжалостно. Имели во все дырки. Он прощал хирургам и заносчивость, и грубость: их подстерегают иски о халатности, показатели смертности норовят вырваться из-под контроля, откуда ни возьмись явятся выскочки с более умелыми руками. И Джона мог оценить их чудотворство изблизи, как не могли оценить пациенты, которые, очухавшись от наркоза, чувствовали себя еще хуже, чем накануне. Он хотел стать частью этого мира — и не хотел. Он устал. Его выжигала изнутри вина. Он не понимал, выживет ли. И все это — один день на работе.
Последним в то утро осматривали семидесятипятилетнего венгра. Его жена крутилась возле койки, угрожающе трясла в сторону медиков высоким начесом. Мистер Щатмары ждал операции и занимал койку вот уже полтора дня — невиданная щедрость в наши дни строго контролируемой медицинской помощи. Ректальный пролапс и омерзительный нрав уже стяжали ему прозвище «Задница от чьей задницы отвалилась задница».
Они вошли к нему в палату с простой и ясной целью: подписать согласие на операцию. Вместо этого им пришлось выдержать сражение с миссис Щатмары, не соглашавшейся оставить мужа без завтрака.
— Я носить! — возмущалась она, размахивая пластиковым контейнером, где тесно лежали пирожки с лекваром.[11]
— Вы хорошая жена, — похвалил ее Иокогава, — но ему сейчас нельзя.
— Он не едал! — настаивала она, пытаясь выхватить контейнер, который Джона поспешно вынес в коридор и передал удивленному уборщику.
Вернувшись, Джона дослушал монолог Гиллерса, интерна: мол, хоть мистер Щатмары и голоден, придется ему нынче утром попоститься.
— Ему можно попить, если хочется, — продолжал Гиллерс, — но есть нельзя.
— Можно вода?
— Да, вода хорошо.
— Чай?
— Э… ну, было бы лучше, мэм, если бы…
— Сок?
Лайза, багровея, грызла свой кулак.
— Можно погрызть кусочки льда, — сказал Иокогава.
Миссис Щатмары осенило:
— Маленкый тоост?
— Нет, мэм, тост нельзя.
— Почему нет?
— Тост не жидкий.
— Hajna, Hajna, — сказал мистер Щатмары. — Maradj cs… ndben…
— Мой муж говори, он голодный.
— Давайте подпишем согласие на операцию, — предложил Иокогава.
И эта процедура заняла времени больше обычного. Миссис Щатмары переводила, редактировала, цензурировала, перебивала врачей вопросами. Почему его будут усыплять? Это опасно? Операция необходима? Где они учились? Женаты ли они? У нее часто голова болит, что ей принимать, пусть посоветуют.
Иокогава сказал:
— Мы пришьем прямую кишку к анусу.
— Иену?
— Анус.
— Что такое иена? — Она говорила с придыханием, «хиена», и Джоне представилось, как хирург пришивает к прямой кишке мистера Щатмары дикого пса.
— Угу, угу, — забормотал Иокогава, беспомощно оглядываясь.
— Я не знаю, что такое иена. — Она обернулась к мужу: — Иена?
Джона видел: он тут лучше всех справляется. Хамерман спрятал лицо в подмышку. Гиллерс того гляди сам себе вмажет в рожу. Лайза Лару раскашлялась и выбежала из палаты.
— Анус, — заговорил Нелгрейв, — это отверстие в нижнем конце алиментарного канала, открывающееся во время акта дефекации, а в остальное время закрытое. Ректальный пролапс, в отличие от
