— Больше всего после переезда я скучаю по этому магазину. Иногда заглядываю в него после работы. Вы как себя чувствуете?
— Ниче… — пробормотал он, — ниче.
— Вид у вас замученный.
— Я… — Он помотал головой, разгоняя туман, улыбнулся: — Мне уже лучше.
— Правда?
— Намного.
— Хорошо. — Она пожала ему руку и обернулась к книгам: — За ними — тайный проход? — Она потыкала в корешки. — Которую нажать, чтобы попасть в пещеру Бэтмена?
Они вышли из книжного и двинулись на восток, словно обо всем договорились заранее.
Квартира была пуста. Ланс бросил на столе остатки своего обеда — пиццу, застывшую, словно в музее восковых фигур, с надписью: «Угощайся». Джона порылся в холодильнике и ничего не нашел. Можно сходить в кафе «Яффа». Или «Джиджи». Или…
— Одеяло найдется? — спросила она.
По пожарной лестнице они выбрались на крышу и расстелили поверх толя фланелевый плед Ланса. Небо переполнено звездами, пищащими в жалкой попытке обратить на себя внимание — разгляди-ка их сквозь загрязненный воздух.
— Я все думала о тебе, — сказала она.
— И я тоже.
— Не знаю, как это объяснить, — сказала она.
— И я тоже.
— Не будем и пытаться.
Он кивнул.
Она сказала:
— Иди ко мне.
Плед пах пивом «Голубая лента» и отборной травкой. Джона чувствовал присутствие зрителей в соседних домах, когда Ив, прижав коленями его руки, расстегивала ему рубашку, раздвигала ширинку.
Он опускал и поднимал веки, четырехсекундный интервал, и каждый раз видел ее обновленной. Сперва — слепая, погруженная в себя в поисках ритма. Потом — словно в трансе, изгибается, приникая к его обнаженному телу. В экстазе лицо выцветает, восковеет, застывает в форме сердца, сбоку она кажется горбатой, впившийся осколок оргазма. Он потянулся к ее груди, но она, схватив его руки, сунула их себе под рубашку, ударила ими себя — вроде бы ей это нравилось; Джона послушно повторил. Сальса, снизу — гудки автомобилей. Мелкие камушки набились в волосы. Восемь миллионов пар глаз следят за совокуплением. Переливается огнями Эмпайр-Стейт-билдинг, в небе тянутся белые полосы за самолетами, ее палец у него во рту.
Она спросила:
— Ты это видишь?
— Что?
— Сколько, по-твоему, людей живет в этом доме?
— Этажей вроде семь? По пять квартир на этаже. От двух до четырех человек в квартире. Примерно сотня всего.
— Хорошее круглое число, — одобрила она. — Удобно вычислять проценты.
Он кивнул.
Она сказала:
— Из ста человек в этом здании — сколько сейчас в туалете?
Он рассмеялся, погладил ее живот.
— Охота об этом думать.
— Задумайся на минутку. У скольких сейчас секс? Как минимум у восьми.
— Ты об этом думаешь, когда бродишь по улицам?
Она кивнула, уткнувшись ему в грудь.
— Должно быть, мир для тебя просто сюр, — заметил он.
— Куда бы я ни пошла, — заговорила она, — я пытаюсь себе представить, что сейчас делают люди, сколько человек этим заняты. Из ста человек не менее восьми занимаются сексом и еще восемь мастурбируют. Несколько человек едят, столько же смотрят телевизор. Эти два множества отчасти перекрываются. Можно нарисовать диаграмму Венна. Одни читают, другие гладят, третьи принимают душ, кто-то в эту минуту снимает контактные линзы. Кто-то глотает аспирин или курит. Кто-то умирает, кто-то подумывает о разводе. Один человек собирается покончить с собой. Возможно, прямо сейчас, когда я об этом говорю, он уже принялся за дело, пилит бритвой запястье. Если бы гигантская рука снесла внешние стены, открыв перед нами все щели, куда люди заползают обделать свои грязные делишки, мы с тобой могли бы наблюдать за ними словно за экспонатами в музее человеческих слабостей.
Вот что мне представляется, когда я гляжу на этот дом.
Молчание. Джону передернуло.
— Тут жарко, — сказала она. — Или ты замерз?
— Нет, — ответил он.
— Я всегда мерзну. — Она натянула свой шерстяной свитер. — Плохое кровообращение.
— Я должен был бы посоветовать тебе обратиться к врачу, — сказал он, — но мы такое не лечим. Обратись к иглоукалывателю.
Позже, намного позже, когда они спустились по пожарной лестнице и вернулись в квартиру, из третьей комнаты, служившей Лансу студией, донесся какой-то звук: семисекундная песня под душем, повторявшаяся снова и снова. Джона подмигнул Ив, та захихикала:
— Не будем мешать маэстро.
— Я провожу тебя до метро.
У остановки он сказал:
— На этот раз не забуду: твой телефон.
— Не поверишь, я последний житель Запада, обходящийся без мобильника.
— Потрясающе.
— Экономия, Джона Стэм. Экономия.
Вместо телефона она дала ему адрес электронной почты:
— Честно, это самый надежный вид связи. Как только освобожусь от работы, сразу тебе позвоню.
Он продиктовал ей номер мобильного, пейджера, домашнего телефона, адрес электронной почты.
— И ты знаешь, где я живу.
Она поцеловала его в подбородок:
— Я знаю, где ты живешь.
Все тот же музыкальный отрывок еще звучал, когда Джона вернулся в квартиру. Он решил дать Лансу пять минут, а потом сказать, чтоб выключал: пора спать. Но жесткие меры принимать не потребовалось, оглушительный грохот и наступившая затем тишина решили проблему за Джона.
Вздохнув, Джона, как преданный друг, поплелся в студию.
Ланс держал в студии первоклассное аудиовизуальное оборудование. Сейчас оно валялось грудой на полу, словно после катастрофы. Ланс, в полной боевой форме, с «Галуаз» во рту, открыл дверь и поскреб подбородок:
— Поможешь найти линзу?
Джона оглядел его в изумлении:
— Я думал, ты пацифист.
— Мы с Руби в лазерную войнушку рубимся, — пояснил Ланс. — Хочешь?
