высказывания Баллезио своему начальству. Сейчас он делает ей признание, обусловленное волнением, но все равно это признание, следовательно, оно имеет законную силу. Хватит ли у нее духу использовать его против полковника? Когда ее попросят подробно доложить о событиях на базе, а после того, что произошло, ее об этом непременно попросят, они захотят узнать все, — упомянет ли она об этом? Кто от этого выиграет, не считая ее профессиональной чести? Ирене предпочитает не испытывать свою совесть подобными вопросами. Пора командиру остановиться. Она пытается его перебить, но ничего не выходит.
— Они погибли потому, что совершили ошибку. Они ошиблись. И я ошибся, когда послал их туда. А вы собираетесь совершить еще одну ошибку, написав в отчете то, что не имеет никакого отношения к действительности, ко всей неоднозначной действительности. Потому что вы, извините за откровенность, ни хрена не понимаете в войне.
Ну вот, мы и добрались до обвинений.
— И до нас с вами было сделано много ошибок, но это нас не оправдывает. — Лоб у Баллезио мокрый, а руки странно неподвижные, ладони прилипли к столу, как лапы сфинкса. — Мы все виноваты. Все. Но некоторые из нас… некоторые куда больше, чем другие.
Сверху, из вертолета, машины, выстроившиеся в кольцо в глубине долины, похожи на магический символ, на круг, защищающий от нечистой силы. Получилась бы хорошая фотография, но никто не снимает.
Перед запертыми в «Линче» открывается не столь впечатляющий вид: остов бронемашины, части которой еще продолжают гореть, овцы — растерзанные, с оторванными конечностями, без головы, и первый старший капрал Торсу, раздавленный трупом товарища.
Чтобы защитить раненого, машины выстроились в круг, носами наружу. Маневр неприятный (многим пришлось давить колесами мертвых овец) и опасный (все или почти все сошли с дороги, рискуя напороться на мину).
Время идет, и с того мгновения, как выстрелы прекратились, глаза лейтенанта Эджитто замечают новые, не столь очевидные детали. Его окошко забрызгано кровью. У некоторых овец, потерянно бродящих вокруг, на шее веревка. Оружие погибших чудом не пострадало.
Он крикнул Торсу, чтобы тот каждую минуту подавал знак рукой, что он жив и в сознании. Если Торсу не подаст знак, лейтенанту срочно придется что-нибудь придумывать, чтобы оказать помощь сардинцу. Кому-то придется рисковать своей шкурой вместе с ним. Но Торсу прилежно приподнимает правую руку, а потом роняет ее на землю. И так семь раз подряд.
Я еще жив.
Я еще жив.
Я еще жив.
Я еще жив.
Я еще жив.
Я еще жив.
Я еще жив.
Этого времени достаточно для того, чтобы вертолеты разогнали оставшихся врагов, пару раз совершили контрольный облет и один, два, три раза безуспешно попытались сесть. На четвертый раз один «Блэк Хоук» все же касается земли, остальные набирают высоту и продолжают патрулировать зону, летая широкими кругами.
С Эджитто по рации связываются неизвестно откуда, с какого-то командного пункта, расположенного в сотне километров от них, посреди другой проклятой пустыни — зато там у радиолюбителей рядом с клавиатурой компьютера дымится чашечка кофе. Голос дает ему указания ласково, словно говорит с ребенком, потерявшимся на городской окраине и не узнающим ничего вокруг: вы врач, верно? О’кей, мы рады вас слышать, все будет хорошо, вас оттуда выведут, главное — делайте, что вам говорят. Пока что не двигайтесь, подождите сигнала, что опасности нет, когда мы очистим территорию, лейтенант… вы ведь лейтенант, верно? Как вас зовут, лейтенант? Отлично, лейтенант Эджитто, выберите кого-нибудь из ваших людей, пусть будут готовы, когда мы дадим сигнал, вы вместе с ними выйдете из машины, чтобы оказать помощь двум раненым. Вы увидите, что…
— Один из них не ранен, — перебивает Эджитто, — думаю, он… — Но договорить не получается. Мог ли Йетри выжить после того, как его прорешетили пули, после того, как он рухнул на землю? Нет, не мог.
Голос из рации продолжает невозмутимо:
— Значит, раненому и погибшему. Когда вы сделаете все необходимое, чтобы привести раненого в стабильное состояние, вы погрузите обоих в вертолет.
Эджитто чувствует, как кто-то хватает его за руку, и оборачивается к Рене.
— Тело погибшего останется с нами, — говорит сержант.
— Но…
— Ребята мне этого не простят.
Эджитто понимает и в то же время не понимает требование Рене. Чувство локтя — он ничего такого никогда не испытывал. Впрочем, решение за ним, он — командир. Он не очень хорошо знает, как полагается действовать в подобных ситуациях, но ему кажется, что требование сержанта нарушает целый ряд правил. Ну и наплевать!
— Тело останется с нами.
— Лейтенант, это невозможно, — возражает голос из рации, звучащий несколько иначе.
— Я сказал, тело останется с нами. Или вы явитесь за ним лично?
Несколько секунд из рации разносится треск, потом голос отвечает:
— Принято, лейтенант Эджитто. Ждите сигнала.
Судя по виду, эмоциональное состояние Рене не очень хорошее. Губы бескровные, лицо бледное, голова покачивается взад-вперед, словно у него вдруг началась болезнь Паркинсона. Эджитто протягивает ему бутылку воды и приказывает отпить, затем пьет сам: нужно не допускать обезвоживания, не забывать делать все необходимое.
Эджитто приходится разработать план дальнейших действий. Он объясняет сержанту:
— Идем мы с вами и один из ваших людей, только один. Чем меньше времени мы проведем снаружи, тем лучше для всех. Мы с вами занимаемся целыми телами. Прежде всего нужно перенести труп этого парня. Как его зовут?
— Йетри. Роберто Йетри.
— Отлично. Потом поможем раненому, положим его на носилки из вертолета. Сержант, вы выносите вид крови, ран, обнаженных костей?
— Конечно.
— Если вам не хочется идти, ничего страшного, многих подобное зрелище шокирует, но тогда надо послать кого-нибудь другого. Вы должны быть в сознании.
— Я выдержу.
— Второй человек будет собирать останки. — Он делает паузу, в горле снова пересохло. Эджитто собирает слюну, сглатывает. Как же это сказать, чтобы фраза, которую он собирается произнести, прозвучала как надо. — Скажите ему, чтобы взял четыре пластиковых мешка.
Вот и настала минута, запомнившаяся лейтенанту Эджитто ярче всего. Эта картина будет первой вставать у него перед глазами, когда позже он будет вспоминать о событиях в долине или когда вовсе не будет о них вспоминать, но перед ним внезапно будет возникать одна и та же сцена: «Блэк Хоук» отрывается от земли, солдат окутывает облако пыли.
Торсу уже вне опасности, в вертолете, голова иммобилизована полиэтиленовым воротником, тело сжато эластичными бинтами, из бутылочки в правую руку капает физраствор: Эджитто лично поставил ему капельницу Он промыл рану, наложил марлевую повязку, удостоверился, что позвоночник не поврежден. Торсу скалил зубы, стонал: «Док, больно, больно, пожалуйста, я ничего не вижу!» — а тот его успокаивал: «Все будет хорошо, мы тебя увезем отсюда, с тобой все в порядке». Странно, Эджитто повторял те же фразы, которые сам слышал по рации несколько минут назад и в которые ни капли не верил. Почему Торсу
