Человеческое тело

Он закрывает глаза, чтобы взять себя в руки, и вдруг на него обрушивается целая очередь ослепляющих красных вспышек, со всех сторон слышен звук взрывов и выстрелов. Ни на секунду не замедляя движений, он возвращается в комнату. Все не так, клиенткам не этого нужно, они не за это платят, он скоро кончит и ничего не может с этим поделать. Флавия уткнулась лицом в матрас и то ли хрипит, то ли плачет — Рене не понимает и продолжает давить ей на голову так, словно пытается зарыть ее в простыни. Менее чем через минуту он кончает, красные всполохи взрывов вырываются из-под век и заполняют всю комнату.

Позднее, когда они лежат, не касаясь друг друга, к Флавии возвращается дар речи. Она не тратит ни единого слова, чтобы обсудить то, что только что произошло, какие это может иметь последствия, найти себе оправдание. Она хочет знать о жизни в пустыне: как протекал день, сколько часов длилось дежурство, чем их кормили, по чьей вине они повели себя неосторожно и отдалились от базы, — словно она, как всегда, лежит ночью рядом с Сальваторе и расспрашивает его. Хочет знать, носил ли муж бородку или иногда сбривал ее, говорил ли он о жене — часто ли и в связи с чем.

Рене терпеливо все ей рассказывает. Удивительно, но он не испытывает ни малейшего смущения, вспоминая товарища сейчас, когда он занял его половину кровати, после совокупления, которое в прежние времена он назвал бы почти полным провалом и которое наполнило удовольствием все его тело. С такой же неожиданной для него самого отстраненностью он понимает, что вновь отобрал у Сальваторе Кампорези постель.

Следующим вечером он сидит в своем «BMW» с кондиционером и ждет сигнала. Повторяется все то же самое: они занимаются сексом, как посторонние люди, загипнотизированные, обливающиеся потом. А когда тела избавляются от тревоги, начинается разговор. Так продолжается до конца лета.

Шестого августа Флавия допытывается о деталях операции «Mother Вear», а когда он отказывается говорить, впадает в бешенство и обвиняет его в том, что он, как и все остальные, следует бессмысленным правилам. Девятого августа она рассказывает, насколько внутренне был напряжен Салльваторе: он подавлял это чувство, но вечером, когда он засыпал, оно прорывалось, вызывая сильные судороги. Рене это замечал? Нет, вроде бы нет. Двадцать восьмого августа она упорно расспрашивается его о кожаном браслете, которого Рене, естественно, вовсе не помнит. Тем не менее он клянется, что видел его на руке у Сальваторе каждый день, пока они были на базе, — ну да, каждый день, тот никогда его не снимал. Рене вынужден часто врать, особенно когда Флавия настойчиво просит описать труп мужа, на который ей не позволили взглянуть (тридцать первого августа, седьмого и десятого сентября), но что он может ей рассказать, ведь они даже не были уверены, что это останки Сальваторе, а от его рук и глаз не осталось и следа? Что ее мужа перемололо взрывом вместе с остальными? Тринадцатого сентября Флавия читает ему лекцию о чувстве ответственности и о том, насколько важна для нас любовь близких — хотим мы это признать или нет. Рене притворяется, что все понял. Двадцать шестого сентября она орет ему, чтобы он убирался, и угрожает вызвать полицию, да что ему от нее нужно, а? Ничего он здесь не найдет, только горе, так что пусть разворачивает свою проклятую машину и катится куда подальше, пусть ищет себе веселую подружку, а от испорченного товара держится подальше. Рене с горечью выслушивает ее, однако они впервые заводят речь о том, что их знакомство может основываться на чем-то еще, кроме одиночества и скорби.

Тридцатого сентября сержант остается у нее до утра, потому что у Габриэле высокая температура и Флавия переживает. Ночью малыш просыпается и начинает плакать. Он описался. Рене держит его на руках, а мать подмывает. Тело ребенка гладкое и послушное, словно ничье. Пятого октября ему стоит огромных усилий разубедить Флавию, что во всем виновата Дзампьери, которая не умеет водить. Откуда она это взяла? Наверное, он сам навел ее на эту мысль, рассказывая о событиях в долине. А порой ночью он просто слушает, как она плачет, и не пытается утешать.

Восемнадцатого ноября они не спят, лежат, прислушиваясь к реву бури за окном. Рене чувствует, что что-то изменилось. Он уже рассказал ей все — все, что мог, Флавия словно побывала во всех уголках базы. Теперь он может ее поцеловать и уйти навсегда, он знает, что она не станет его удерживать. Вместо этого он набирается смелости и приглашает ее на ужин. После долгого молчания она отвечает:

— Ты знаешь, чем это закончится?

— Думаю, да.

— Нет, не знаешь. Рене, я не одна. Может, ты не замечал, но у меня есть сын.

— Габриэле мне нравится.

— Дело не в том, нравится он тебе или нет, а в том, нравишься ли ты ему. Вот видишь? Ты уже ошибся.

— Я все исправлю.

— Да что ты вообще знаешь?

— Того, что я знаю, вполне достаточно.

— Рене, давай не будем во все это впутываться.

В окно попадает ледяной шарик и разбивается, никого не ранив и не разбив стекло.

— А если я не хочу не впутываться?

Флавия колеблется.

— Прежде чем войти в мой дом, ты уйдешь из казармы.

— Ты же знаешь, что я не могу.

— Тогда и я не могу. Я больше не хочу иметь дело с войной.

— Флавия…

— Или ты мне сейчас дашь слово, что сделаешь, как я прошу, или с завтрашнего дня ноги твоей здесь больше не будет!

Сержант Рене готов ей возразить. Армия — вся его жизнь, он потратил многие годы на то, чтобы стать тем, кем он стал. Он открывает рот, чтобы изложить свою точку зрения, но внезапно чувствует, что все, о чем он раньше мечтал, потеряло значение. Все звезды, неизменно указывавшие ему путь с ранней юности до сегодняшнего дня, когда он очутился в доме у не принадлежащей ему женщины и у ее тихого ребенка, внезапно перемешались, он их больше не узнает. Мгновение — и Рене готов с ними распрощаться.

Все станет, как прежде. Что же случилось с ним, прежним? То ли он растворился в воздухе, то ли взял длинный отпуск. Одно известно точно: сейчас его, прежнего, здесь нет. Будущее представляется сержанту чистым листом, на котором все еще предстоит написать.

— Хорошо, — говорит он, — так я и сделаю.

Закон эволюции

«Да нет, просто ты еще зеленый, ты здесь новенький, не просек еще, что такое взвод, и вообще, сейчас тебе все ясно, строишь планы типа „сделаю одно, потом другое и быстро добьюсь, чего хочу“, может, ты собрался стать сержантом или старшим сержантом, а? ну и сколько ты выжимаешь в спортзале? — девяносто — неплохо, мог бы и больше, но для твоего веса совсем неплохо, а стреляешь ты как? — я тебя видел, ну да, обычно ты приседаешь на опорную ногу и заваливаешься назад, а еще целишься слишком высоко, но это не страшно, главное — освоить несколько приемов, и вообще запомни-ка пару куда более важных вещей, о которых ты пока понятия не имеешь, первая — тебе никогда не стать тем, кем ты мечтаешь, заруби себе на носу, — знаю, это нелегко проглотить, но рано или поздно придется смириться, лучше знать все заранее, это как целиться слишком высоко, — следишь за ходом моей мысли, а? — не хочешь больше курицы, давай мне, клади сюда! — ну так вот, слушай, у каждого вида оружия своя дальнобойность, надо понять, что подходит тебе, и выбрать цель — так не станешь зря тратить патроны и будешь точно знать, когда эта сволочь, которая хочет тебя замочить, подойдет достаточно близко и пора открывать огонь, — если ноги при стрельбе не двигаются, это уже хорошо — хочешь, я тебе помогу, а ты стой и смотри — кстати, а девушка у тебя есть? это хорошо, так у тебя будет точка опоры, до тебя служил тут у нас один парень, ты мне чем-то его напоминаешь, — ну, в общем, он был на тебя похож, у него тоже