намечается грудь? Розовый цвет кофты предполагал нежный возраст.
Мать девочки подошла к ней и негромко заговорила. Сделала паузу, сказала что-то еще. Судя по всему, от уговоров становилось только хуже. Меган и Джек таращились на подружку пугливо, но с тайным восторгом. Этой парочке скандал по душе. Приятные мурашки по коже. Интересно, часто ли они слышат крик в родительском доме?
Фиона приподнялась было, но не хотела вмешиваться. Даже отец девочки держался в стороне. Они возвращались со стоянки; дочка убежала вперед к друзьям, а он так и стоял, пережидал ее истерику. Помнится, я подумала: должен же кто-то в этой ситуации вести себя как взрослый человек, типа представить новеньких, предложить выпивку. Я помахала рукой, отец девочки слегка пожал плечами и неторопливо двинулся к нам. И словно мир застыл, остались только мы, свободные от всех и всего.
Это был Шон. Разумеется, Шон. Куда красивее, чем мне запомнилось, загорелый, отросли курчавые волосы. И такой несколько ироничный, снисходительный чересчур. Как будто он знал меня, и мне хотелось поскорее ему объяснить, что ничегошеньки он не знает. Во всяком случае, пока. И мы добрались до «Так вы утверждаете?..» прежде, чем его штаны соприкоснулись с полосатой тканью складного кресла.
Припоминая, я изумляюсь: такое стремительное сближение, искры сверкают в воздухе, но прошел еще год, прежде чем мы посмели, обрушили вокруг себя и его дом, и мой, и таунхаус, и коттедж, и дом-«Лего». К черту ипотеки. Стянули на себя небо, закутались в голубую ткань.
Затемнение.
А может быть, он так вел себя со всеми девчонками.
Тут нужно небольшое отступление. Сказать, что жизнь — и его, и моя — могла пойти и по-другому. Мы сделали бы то же самое, но втайне. Необязательно было всем знать.
В ярком свете дня в кемпинге у пляжа Иви все еще рыдает, Эйлин что-то приговаривает спокойно и ровно, а Фиона, повернувшись к Шону, беспомощно предлагает:
— Может, она мороженого хочет?
Шона передернуло. Детишки, чей слух, когда надо, поострее, чем у летучей мыши, опрометью понеслись к нам по траве, Иви ковыляла за моими племянниками, подвывая уже не так громко, с явной надеждой.
— К сожалению, Иви не ест мороженое, — обронил Шон. — Ведь правда, детка?
Она остановилась с разгона, прижала к груди пляжные шлепанцы и после ужасной, бесконечной паузы выдавила:
— Да.
Он уселся и притянул ее к себе, а Меган и Джек, слегка попрепиравшись, отправились со своими — им же вроде как обещали — порциями за трейлер, с глаз долой. Шон невелик ростом, а сидел и укачивал свою тяжеленькую девочку, заглушая отдаленное, может и воображаемое, чавканье и хлюпанье, — черт, к тому времени мне уже и самой захотелось мороженого. Фиона болтала с Эйлин про нянь и оплату детского сада, а я думала: не лучше ли было сразу дать девчонке затрещину? И быстрее, и милосерднее.
Я преувеличиваю. Ну конечно же.
Иви была вполне обычной восьмилетней девочкой, и Эйлин отнюдь не педагогический монстр, а Шон — обычный бизнесмен, и он чересчур усердно заглаживал стрелку на летних брюках. Заурядный, приятный и скучный денек. После обеда Конор накрыл лицо шляпой и задрал футболку, чтобы погреть на солнышке смуглый волосатый живот. Я сложила лист бумаги, как мы делали в школе, — получился клювик, который можно пальцами открывать вперед и вбок, а потом мы с Меган разыгрывали фанты: «Угадай-ка», «Воняешь», «Легче легкого», а «Истинная любовь» пряталась под самой последней складкой. Иви и Джек в результате сложных дипломатических переговоров отправились в дом смотреть DVD. На большее их не хватило.
Посреди дня явился мой зять Шэй. Остановился на лужайке и чрезмерным мультяшным жестом отключил мобильный телефон. Свершив сей подвиг, поднялся к нам на террасу трейлера, поцеловал Фиону, поздоровался с остальными. Затем вошел в фургон, выключил телевизор и велел всем отправляться к морю. Начались крики и вопли, поиски надувных кругов и полотенец, Фиона искала — с переменным успехом — сандалии, ключи от двери и сотню таинственных предметов, без которых нечего и думать вести детей на пляж: бутылочки с водой, крем от загара, зеленый козырек для Меган, желтые пластмассовые грабли для Джека. Насколько я поняла, детки готовы на все, лишь бы подольше задержаться там, где им нравится, и если для этого придется довести мать до истерики — тем хуже для матери.
— Приют сумасбродов, — подмигнула я Меган, и та ответила мне мудрым взглядом старой обезьяны.
Эйлин тем временем преспокойно читала газету. Дождавшись, пока наша семейка соберется, она вернулась к своей машине и вытащила из багажника одну-единственную сумку.
— Отлично! — провозгласила она. — Двинулись!
Всю дорогу домой Конор хохотал.
— Мороженое! — восклицал он. — Чертов пломбир!
И я в тон:
— Иви не ест мороженое, ведь правда, Иви?
— Господи Иисусе!
— Она чем-то больна, — посочувствовала я. — С девочкой что-то неладно. (Фиона упоминала об этом, когда мы вместе мыли посуду.)
— Что с ней такое?
— Не знаю. Фиона не объяснила.
И зачем объяснять: маленькая Иви была странновата. Ни внешне, ни по развитию она не походила на свою ровесницу Меган — или это я пристрастна? Племянница казалась мне такой живой и славной крошкой. Если б я разбиралась в подобных вещах, я бы поняла, что с Иви, или хоть попыталась бы. Она вроде бы жила настоящей минутой — напряженная, трепещущая, — но все ей давалось с трудом. Справедливо ли я считала, что здесь виновата ее мать? Так или иначе, девочка и сама не очень-то симпатичная, решила я. Возможно, из-за обилия жира: эти пухлые, как у младенца, запястья, но отнюдь не младенческое лицо и вовсе не детские глаза. Подобными рассуждениями я, само собой, не стала делиться с Конором. То есть, может быть, позволила себе что-то вроде «та еще штучка», но не призналась, что ребенок мне противен из-за полноты. Не захотела делиться «недостатком любви» — так учителя Меган нынче определяют грех. К тому же, если Иви и вызвала у меня раздражение, к вечеру от него остался своеобразный осадок, вроде бы ровный, но едкий.
Жалость.
— Бедное дитя, — проговорила я. И добавила: — Это все из-за нее, — подразумевая мать.
И Конор откликнулся:
— Пристрелить обоих.
Хотя они ему вроде бы приглянулись. Он весело болтал с Шоном, пока мы тащились к холодному Ирландскому морю, Фиона то подгоняла, то уговаривала деток, одевала их, переодевала и мазала кремом, а Шэй уселся на подстилку, открыл бутылку красного, со страшной скоростью накачался и вырубился — жуткое зрелище, будто на всем Манхэттене разом отключили электричество.
— Он ужасно выглядит, — сказала я Конору на обратном пути.
— Кто?
— Зятек мой. Прямо-таки скверно выглядит.
— Все с ним в порядке, — возразил он. — За Шэя можешь не волноваться.
Конор в те дни сделался туповат. К примеру, заявил, что контрацепция, по его мнению, «не способствует». Чему? Этого он не пояснил.
Шона, сколько припоминаю, мы не обсуждали. Зачем? Должно быть, остаток пути до дома мы вполне мирно и уютно молчали вместе.
В пляжном костюме Шон — Шон, моя судьба, мой соблазнитель — выглядел не так уж импозантно. Как и мы все. Все мы на солнышке сделались какими-то облезлыми. Фиона, слывшая в свое время первой красавицей Тереньюра, конечно же, обнажаться не стала. Ни на дюйм. Соорудила костюм из саронга и полотенца, превратив Бриттас в нечто вроде Канн, а когда мы задумали купаться, отделалась вздохом: «Ой,
