— Я все-таки беспокоюсь, что кто-то может знать или узнать. Тут ты права, — говорит Люси. Я делаю шаг вперед, ближе к улице, поглядываю вправо-влево, на площадь, но никого не вижу. — Я сразу об этом подумала, как только узнала про выданный ЦСЭ судебный приказ о неразглашении. Решили наехать, взять за хакинг. Я была очень осторожна. Они бы с радостью прижали меня за старые дела с ФБР и АТО.
— Никто на тебя не наезжает. Тебе уже пора бы выбросить это из головы.
— Все зависит от того, что Джейми сказала определенным людям, что продолжает говорить и как преподносит факты. Она все испортила, сделала хуже, чем было. Как будто поставила целью изобразить меня злодейкой и оправдаться перед собой за то, что сделала. И чтобы все поняли, почему она подвела черту в наших отношениях.
— Да, я бы сказала, что именно так оно и было. — Всматриваюсь в темноту — фургон слышен, но пока не виден, он где-то на Эйберкорн и приближается. Я же стараюсь не проникнуться окончательно презрением к женщине, которую, подозреваю, все еще любит моя племянница.
— Я потому и уехала из Нью-Йорка. Напрямую меня никто не обвинял, но о прорыве в системе безопасности уже поговаривали. Заниматься судебной компьютерно-технической экспертизой я бы больше не могла.
— Ты уехала из Нью-Йорка из-за нее, из-за того, как она обращалась с тобой. Ты уехала, бросив все, что сама же и построила, — негромко и спокойно возражаю я. — Ни за что не поверю, что ты решила начать все с нуля в Бостоне из-за каких-то слухов.
Я оглядываюсь на освещенные окна в апартаментах Джейми. Вижу ее силуэт за затянутыми шторами… спальни?
— Жаль, ты сама ничего мне не сказала. И не понимаю почему.
— Думала, что ты не захочешь принять меня в ЦСЭ. Ни в качестве специалиста по информационным технологиям, ни в каком-то другом. Не захочешь, чтобы я там крутилась.
— И ты решила, что я прогоню тебя так же, как это сделала Джейми? — Я уже не могу сдерживать себя. — Она попросила тебя совершить правонарушение, зная, что ты не сможешь ей отказать… Ладно, больше не буду.
Люси молчит, а я наблюдаю за освещенным окном — Джейми ходит туда-сюда по комнате. Может быть, у нее там подключенный к камере монитор и она сейчас его проверяет или даже наблюдает за мной. А может, расстроена, потому что я высказала свое мнение и ушла, не пообещав вернуться. Говорят, люди не меняются. Но Джейми изменилась. Она стала прежней, той, что пошла потом кривой дорожкой. Она как вино, скисшее из-за того, что его хранили в неподходящих условиях. Снова лжет, но только теперь принимать ее уже невозможно. Я попробовала — не мой вкус.
— Так или иначе, теперь я все знаю. И для меня это ничего не меняет.
— Важно, чтобы ты понимала — все было не так, как она тебе рассказала.
— Мне наплевать. — По крайней мере, в данный момент так оно и есть.
— Я всего лишь проверила кое-какие цифры, заглянула в электронные записи исходных жалоб, посмотрела, как они зашифрованы. Не надо было этого делать, конечно.
Да, не надо было, но все равно то, что сделала Джейми, гораздо хуже. Она действовала расчетливо и хладнокровно. Хуже и придумать трудно. Злоупотребила своим влиянием на Люси, а потом предала ее. Кто же следующий, думаю я, убирая телефон. Кем теперь она будет манипулировать и кого ей удастся скомпрометировать? Люси, Марино и… наверное, в список надо добавить и меня. Я в Саванне и уже впуталась в дело, о котором совершенно ничего не знала всего лишь несколько часов назад. Снова смотрю на ее окна. Силуэт за шторами пропал и появился. Джейми как будто расхаживает по комнате.
Время около часа. Огни фургона призрачно мерцают в неровном свете фонарей. Он ползет в моем направлении, громко тарахтя и лязгая, как какая-нибудь машина зла из фильма ужасов, то сбавляя ход, то ускоряя, кренясь и содрогаясь. Я уже поняла, что механика Марино так и не нашел и, уйдя из номера Джейми несколько часов назад, не торопился возвращаться. Теперь я уже не сомневаюсь, что он специально оставил меня наедине с Джейми, руководствуясь соображениями, никоим образом не соответствующими моим желаниям и нуждам. Скрипят тормоза. Фургон останавливается напротив дома. Я с трудом открываю переднюю дверцу. Внутри темно — Марино никогда не включает свет в машине, чтобы не стать легкой мишенью для стрелка или, как он выражается, рыбой в бочке. На заднем сиденье какие-то пакеты.
— Увлекся шопингом? — спрашиваю я напряженным голосом.
— Взял воды и кое-чего еще, чтобы было в номерах. Ну, что случилось?
— Ничего хорошего. Ты почему оставил меня с ней наедине? Это она так распорядилась?
— Я же сказал, что позвоню, когда приеду, — напоминает он. — Ты долго здесь стояла?
Я перебрасываю через плечо ремень, пристегиваюсь и тяну дверцу, которая нещадно скрипит.
— Хотела подышать свежим воздухом. Какой жуткий звук! Скрипит так, будто ее пытают. Господи!
— Говорил же, для прогулок здесь не самое подходящее место. Тем более ночью.
— Как видишь, далеко я не ушла.
— Она сказала, что ей нужно время. Что хочет поговорить с тобой наедине. Мне показалось, ты и сама того же хочешь.
— Пожалуйста, не думай за меня. Давай сделаем крюк, хочу взглянуть на дом Джорданов, если, конечно, эта тарахтелка не развалится окончательно. Как-то не верится, что проблема в отсыревших свечах зажигания.
— Почти наверняка в генераторе. Хотя, может, и свечи разболтались. Или крышка распределителя засорилась. Механика я нашел, обещал помочь.
В последний раз смотрю на окна. Джейми вернулась в гостиную. Шторы не завешаны, и я ясно вижу ее силуэт: она переоделась во что-то коричнево-красное — наверное, в халат — и наблюдает, как мы отъезжаем.
— Жутковато, да? — Марино поворачивает на юг. Темные деревья и кусты колышутся под жарким ветром. — Я спросил у Джейми, не специально ли она выбрала квартиру поближе к месту, где произошла трагедия. Говорит, что нет, но от нее до дома Джорданов на машине пара минут.
— Дело всей жизни. Она на нем помешалась, — произношу я в ответ. — Непонятно только, над каким именно делом Джейми сейчас работает. Над тем, о котором говорит, или над своим собственным.
Мы проезжаем мимо величественных старых домов с освещенными окнами и садами, с разнообразными по материалу и дизайну фасадами. Стили — итальянский, колониальный, федеральный, материалы — штукатурка, кирпич, дерево, щебень. Потом с правой стороны дороги открывается небольшой парк, окруженный железным забором. Подъезжаем ближе, и я различаю в темноте надгробья, крипты и белые скрещивающиеся дорожки в тусклом свете фонарей. С южной стороны кладбища проходит Ист- Перри-лейн с большими старыми домами на просторных лесистых участках. Особняк в федеральном стиле я узнаю по фотографиям из статей о Лоле Даггет, которые читала в интернете, пока стояла на парковке перед оружейным магазином.
Жаркий ночной воздух приносит сладкий аромат олеандра. Я оглядываю трехэтажный дом из серого кирпича с симметрично расположенными подъемными окнами и роскошной центральной галереей с устремленными ввысь белыми колоннами. Крыша из красной черепицы, три внушительных трубы, сбоку — пристройка, каменный гараж для автомобилей с арочным входом, прежде открытым, а теперь застекленным. Мы останавливаемся перед особняком, владелицей которого я даже не могу себя представить. Каким бы красивым он ни был, я никогда не стала бы жить там, где убили людей.
— Не хочу здесь задерживаться. Сама представляешь, как соседи относятся к подозрительным незнакомцам и машинам, — говорит Марино. — Но если посмотришь вправо, то сразу за гаражом есть дверь в кухню, через которую убийца и проник в дом. Отсюда ее не видно, но она там. Та большая вилла справа принадлежит соседу, который в четыре часа утра 6 января вывел на улицу собаку и заметил разбитое стекло на двери в кухню и свет в окнах. Насколько мне удалось выяснить, этот сосед, Ленни Каспер, проснулся около четырех из-за своего пуделя. Каспер говорит, что пес тявкал и никак не хотел успокоиться, поэтому он решил вывести его на улицу.
— Ты сам с соседом разговаривал?
— По телефону. Кроме того, у него потом брали интервью, и то, что он говорил, практически
