Не думаю, что она собиралась подрезать деревья, и мне хочется знать, почему она возвратилась туда рано утром следующего дня. Возможно, она направлялась к старому погребу, возможно, ее заставили пойти туда в кромешной темноте примерно в то время, когда ее семья была убита. У меня есть предполагаемый сценарий, основанный на моей интерпретации имеющихся улик, и информация, присланная Люси по электронной почте, пока мы ехали сюда, лишь подкрепляет мое заключение: миссис Джордан не была невинной жертвой — и это еще мягко сказано.
Я подозреваю, что вечером 5 января она, возможно, подмешала клоназепам в напиток мужу, чтобы тот заснул непробудным сном. Около одиннадцати она спустилась и отключила сигнализацию, оставив сам особняк и семью беззащитными.
У миссис Джордан, вероятно, и в мыслях не было навредить своим детям и уж конечно себе; может быть, она не хотела даже зла своему мужу, которого, как я подозреваю, сильно недолюбливала, если не ненавидела. Возможно, она решилась сбежать от него, но, скорее, ей был нужен некий секретный источник наличности, свой собственный, и при этом убивать мужа было не обязательно. Ее незамысловатый план предусматривал имитацию ограбления, это должно было случиться той далекой уже январской ночью, когда погода была ненастной — гроза и дождь. Последнюю информацию мне, естественно, сообщила Люси. В такую погоду не всякий отправится делать что-то в саду, да и ничто не указывает на то, что в полдень перед смертью миссис Джордан срезала хотя бы одну веточку.
Что она делала возле осыпавшейся стены, которую я, глядя на фотографии, приняла за развалины старого погреба? Возможно, пыталась перехитрить своего сообщника или сообщников. По зловещей иронии судьбы, она все равно не выжила бы, даже если бы она и вела себя благородно. Она не разглядела дьявола в том, кто втерся к ней в доверие и с кем она подружилась. Должно быть, посчитала, что ей сойдет с рук, если сокровища, некоего золотого запаса, как я предполагаю, которым она пообещала поделиться, на месте не окажется, потому что она решила присвоить все себе и спрятала.
— Послушайте, я вас не виню, понимаю, никому не хочется, чтобы его беспокоили, — продолжает Колин, стоя на крыльце с величественными белыми колоннами, откуда открывается вид на кладбище времен американской революции. Порывы горячего ветра приносят запах скошенной травы.
— Да уж, — бурчит Гейб Маллери. — Вы и репортеры, а хуже всех — туристы. Звонят в дверь и требуют, чтобы им устроили экскурсию.
— Ну, мы не туристы, и никакая экскурсия нам не нужна. — Колин представляет меня, добавляя, что через пару дней я возвращаюсь в Бостон и хотела бы взглянуть на сад.
— Не хочу показаться грубым, но зачем, черт возьми? — не сдается Маллери, и позади него, через открытый дверной проем, видны деревянная лестница и площадка, где когда-то лежало тело Бренды Джордан.
— У вас есть все основания для недовольства, мы вас понимаем, — говорю я, — и вы вовсе не обязаны впускать меня в свой сад.
— Это вообще-то сад моей жены, и она полностью его перепланировала. Ее офис вон там. Поэтому, что бы вы там ни думали здесь найти, этого, вероятно, уже больше не существует. Не вижу смысла в вашем визите.
— Если вы не против, я все же хотела бы взглянуть, — отвечаю я. — Мне нужно проверить кое-какую информацию.
— О том жутком случае! — шумно и раздраженно выдыхает Гейб. — Знал же, что допускаю ошибку, приобретая этот дом, а теперь еще и эта казнь, назначенная — подумать только! — на Хеллоуин. Как здесь можно оставаться?! Закрыть к черту и вызвать Национальную гвардию. Если бы я мог, так бы и сделал, а сам переждал где-нибудь на Гавайях… Ладно уж, проходите. — Он неохотно отступает в сторону. — Смешно, что мы вообще об этом разговариваем, — раздраженно продолжает он, — но не на улице же, на виду у всего мира, беседовать. Надо же, купить этот проклятый дом! Господи Иисусе! Не надо было слушать жену. Я сказал ей, что мы окажемся прямо на туристическом маршруте. Не самая удачная идея, ведь она здесь большую часть времени проводит в одиночестве. Мне приходится много ездить по работе. Она, конечно, должна жить где хочет, и это справедливо. Знаете, мне жаль, что здесь погибли люди, но они мертвы, и с этим уже ничего не поделаешь. А то, что в мою личную жизнь вмешиваются посторонние, мне совсем не нравится.
— Вас можно понять, — говорит Колин.
Мы переходим в большую прихожую. Чувство такое, будто я бывала здесь раньше. Я представляю Глорию Джордан: вот она босиком, в голубой фланелевой рубашке, осторожно крадется в сторону кухни, где будет ждать сообщника. Или, может быть, она находилась где-то в другом месте, когда на двери разбилось стекло и чья-то рука потянулась к ключу, которого не должно было быть в замке. Не знаю, где была Глория, когда убивали ее мужа, но только не в постели. Нет, она находилась в каком-то другом месте, когда ей нанесли двадцать семь ударов острым колющим предметом и перерезали горло. Массовое убийство, которое лично я связываю с похотью и гневом. Вероятнее всего, нападение произошло в передней, где Глория наступила босой ногой на собственную кровь и на кровь ее убитой дочери.
— Вы, вероятно, догадываетесь, что я не местный, — говорит Маллери. Я уже подумала, что он, возможно, англичанин, но его акцент все-таки ближе к австралийскому. — Сидней, Лондон, потом Северная Каролина, где проходил специализацию по гипербарической медицине. В итоге оказался здесь, в Саванне. После убийств прошло уже немало времени, так что рассказы о случившемся здесь не так уж много для меня значили. Ни за что бы не приехал осматривать дом, когда его выставили на продажу несколько лет назад. Но… мы посмотрели друг на друга, и для Робби это была любовь с первого взгляда.
— Кингс-Бэй? — спрашивает Колин, предположив, что Гейб Маллери как-то связан с базой оснащенных ядерным оружием подводных лодок «Трайдент II» Атлантического флота. Это менее чем в ста милях отсюда.
— Военный врач-водолаз в запасе, — поправляет он. — Но сейчас работаю в местной региональной больнице. В отделении экстренной медицинской помощи.
Еще один врач в доме, размышляю я. Надеюсь, он счастливее Кларенса Джордана, всеми силами старавшегося контролировать свою жену. Он делал это осторожно, возможно используя связи с владельцем информационного агентства, которому принадлежал ряд газет, а также теле— и радиостанций. Очевидно, именно этому человеку доктор Джордан оказывал содействие в комитетах и благотворительных организациях; он, вероятно, имел возможность манипулировать материалами, которые могли появиться в прессе.
В итоге СМИ не проронили ни слова о рецидивах дурного поведения миссис Джордан. Череда грустных и унизительных событий началась в январе 2001 года. Глорию тогда арестовали за воровство — она спрятала у себя под одеждой дорогое платье и не удалила защитную этикетку. Я просматриваю присланную Люси почту, и в голове у меня звенит крик, требующий внимания, помощи, крик, в котором, если прислушаться, наверное, уже звучали вероломные, предательские нотки.
Миссис Джордан демонстративно стремилась наказать мужа, пренебрегавшего ею и имевшего четкие представления о роли и поведении жены. В ответ на его требования она приняла свои меры, выбрав в качестве мишеней его гордость, имидж и высокие нравственные стандарты. Не прошло и двух месяцев после инцидента в «Оглторп-Молл», как она въехала на своем автомобиле в дерево и была обвинена в «вождении под воздействием». А в июле, через четыре месяца после случившегося, вызвала полицию, утверждая, что в доме произошла кража. В своем заявлении Глория утверждала, что домоправительница украла золотые монеты стоимостью по крайней мере двести тысяч долларов, которые хранились на чердаке. С
