его маленьком саду вызревали первые плоды!
Шухлик уселся на лужайку и попытался сосчитать. Несколько яблок. Немного больше груш. Вишен десятка три-четыре. И шесть гранатов на двух последних деревьях. На одном — три. На другом — два. А всего шесть.
Ослик призадумался. Ох как ему нравилось думать! Как нравилось считать! А как чудесно сидеть на лужайке под деревьями, выросшими и внутри тебя и вокруг.
'Значит так, — соображал Шухлик. — Если на одном дереве три граната, на другом — два, а всего их почему-то шесть, то ещё один гранат, вероятно, задержался в моей душе или в голове. Я знаю, что он есть, но пока не смог поместить на дерево. Вот и вся задача!'
Он поглядел на гранатовые деревья: точно, теперь по три штуки на каждом! Но всего-то, почувствовал он, должно быть семь!
Ослик прошёлся на задних ногах, потом — на передних. И вдруг понял, что очень ноет, стынет и жжёт переднее правое копыто. Как раз то, которому выпало располовинить Кайсара. Наверное, укололось шипом.
В сравнении с плодоносящим садом это, конечно, чепуха, но всё же мешает. На войне копыто вело себя достойно, терпело и не жаловалось. А теперь, когда Шухлик расслабился и отпустил боль, она тут как тут, будто высунулась в окошко и кричит: 'Пожар!'
Прихрамывая, ослик поковылял к пруду, надеясь на медсестричку выдру Ошну. Чем-нибудь смажет да перевяжет…
На берегу шло праздничное чаепитие по случаю окончания войны.
Дайди Диван-биби попивал зелёный чай из бирюзовой, как небо, пиалы. Вокруг восседали еноты- полоскуны, дядюшка Амаки, тушканчик Ука и фокусник Хамелеон. Из воды высунулась сестричка Ошна. У всех по пиале и кубику рахат-лукума.
Особенно важничали еноты — нежно и деликатно покусывали рахат-лукум, отчего носы их покрылись белой пудрой, и шумно прихлёбывали чай. Старались перешуметь друг друга. Поглаживали животы, отдувались и закатывали глаза к бирюзовому, будто пиала, небосводу, показывая, как им небесно- хорошо.
— Поздравляю, драгоценный садовник! — воскликнул дайди. — С первым урожаем и великой победой! Сожалею, что не обошлось без ранения. Но это дело поправимое — присаживайтесь рядом.
Шухлик поморщился от боли:
— Да, всё прекрасно. Спасибо! Хотя моё правое копыто совсем не право! Плохо себя ведёт. Разнылось, будто десять зубов разом! Тьфу!
— Погодите! — прервал его Диван-биби. — Вы что ли сороконожка? Если не ошибаюсь, у вас всего-то четыре копыта, не считая хвоста! Зачем же на них плевать? А это раненное в бою, переднее правое, вообще не заслужило такого отношения. Оно отважно шло впереди! Ему орден положен! Памятник при жизни! Как героически сражалось оно с Кайсаром, невзирая на острые шипы. О, доблестное копыто! Сочините хотя бы гимн в его честь!
Шухлику показалось, что прославленное, вознесённое до небес копыто немного затихало, нежась от похвалы. Не ныло, как прежде, а мурлыкало, будто кошка Мушука. Ослик поглядел на него благодарно и o ощутил, что холод и жжение сменяются теплом и лёгким приятным покалыванием.
— Какой молодец, — подмигнул дайди. — Всё ловишь на лету, как фокусник Хамелеон комаров да мошек.
Закрыв глаза, Шухлик послал храброму копыту волну любви. Он чувствовал, как эта целебная волна покатилась от самого сердца, через подмышку и, достигнув копыта, обволокла его, успокаивая, баюкая, словно младенца.
Да, у ослика было такое безоблачное настроение после победы на войне, что копыто быстро всё поняло и пошло на поправку.
— Не забывай, дорогой садовник, ты — хозяин четырёх копыт и хвоста, — нашёптывал Диван- биби.
Более того, господин всего своего тела. Следи и ухаживай за ним, как за садом.
Шухлик улыбался, вспоминая плоды на семи деревьях, и правое переднее копыто улыбалось, кажется блаженно, сквозь дрёму, и почёсывалось, что говорило о скором выздоровлении.
'Вера в свои силы не только на войне помогает, — думал рыжий ослик. — Вера лечит, исцеляет, не хуже повязок медсестрички Ошны'.
— Конечно, — кивал дайди. — Поверь старому вояке, твоя вольная душа командует всем телом, как генерал армией. Но генерал должен быть мудрым и заботливым, вроде известного полководца Суворова. Тогда каждый солдат — жив-здоров, весел и знает, что не оставят его в беде. В пустыне не пропадёт, в море не утонет, в горах не разобьётся.
А в голове Шухлика всплыл вдруг старинный завет, ровесник древнего платана:
'Если имеешь веру с горчичное зерно, скажи горе: 'Иди!' И гора придёт'.
'На что мне гора? — размышлял ослик. — Да и не буду я ей приказывать, у неё, наверное, свои начальники! А вот копыто мне, действительно, подчиняется. Эй, стойкое копыто, слушаешься меня?!'
'Так точно!' — отчеканило по-солдатски правое переднее.
А потом, замявшись, будто спотыкаясь, добавило: 'Об одном умоляю: почеши!'
Чаепитие между тем закончилось. Еноты полоскали носы и посуду.
— Навсегда запомни, в каком счастливом расположении духа общался ты с больным копытом! — сказал, откланиваясь, дайди. — Пригодится в будущем!
Да как не запомнить, когда в этот день и война кончилась, и сад принёс первые плоды!
Шухлик почти не хромал по пути к своим деревьям, но всё же оберегал мужественное копыто. Зато позабытый на время хвост вёл себя как хотел — крутился, точно полоумный, хлопал по бокам и норовил дотянуться до ушей.
'Ладно, побалуйся пока', — разрешил ослик, считая гранаты.
На одном дереве — три. На другом — четыре. Правильно, всего семь. Как и было задумано.
Нло — неопознанный летающий осёл
На закате дня прискакал тушканчик Ука и передал приглашение от Дивана-биби, который звал ослика вместе с его маленьким садом в гости к платану.
Шухлик не знал, способны ли его деревья отправиться в гости. Они не говорили ни «да», ни 'нет'.
— Ну, если вдруг надумаете, дорогу найдёте! — сказал Шухлик уходя.
— Могу проводить, — предложил Ука, услышав краем длинного уха нечто о дороге.
И, не дожидаясь согласия, поскакал рядом, как маленькая карикатура на осла-лилипута. Видно, ему очень хотелось рассказать по секрету что-то эдакое, о чём сам недавно узнал.
Тушканчик подпрыгивал к ушам Шухлика и успевал шепнуть два-три слова. Приземлившись, сразу готовился к следующему прыжку, но забывал, к сожалению, на чём остановился. Поэтому история Уки напоминала то ли книжку с выдранными страницами, то ли телеграмму.
— Чудесная сила Дивана-биби… — начал он бодро. — Это такая сила — всё может… От сорных трав и колючек… Одним своим словом… Искал уединения в пустыне… Воткнул свой посох… Открылся родник…
Здесь поставил кибитку… Пришёл белый осёл…Твой дедушка… Они скитались… По воздуху… Летали!.. Людоеды!.. Платан!
В конце концов тушканчик Ука совершенно запыхался и отстал, оставив невероятную кашу в голове ослика.
Уже смеркалось, когда Шухлик подошёл к платану. Под его густой кроной было светло. Вроде бы сам ствол лучился. И листья тихо-тихо, едва слышно позванивали, будто часы, отмечавшие каждую секунду.
