Советую вам, Джаннеттино, помнить это и когда вы разговариваете со мной. Если кто-то сказал вам, что мое терпение беспредельно, он вам солгал.
Это могло бы стать прелюдией к весьма серьезной ссоре, если бы не адмирал.
— Поверьте, вы и так были слишком терпеливы, Просперо, и я вдолблю это нахалам в головы. — Он поднялся. — Нет необходимости стеснять вас нашим присутствием теперь, когда все разъяснилось. Мы только задерживаем отправку вашего письма.
И он вывел заносчивую парочку из шатра, прежде чем они успели натворить бед.
Глава II. ДОЖ
Дух его светлости дожа Адорно был достаточно крепок, чтобы противостоять напастям тех знойных августовских дней.
Войск маршала де Лотрека, наступавших по суше, Генуя могла не опасаться. Фланги и тылы города были хорошо защищены естественными укреплениями — отвесными скалами, образующими амфитеатр. Опасность представляла узкая прибрежная полоса у основания этих скальных бастионов, но любую атаку здесь, как с востока, так и с запада, было столь же легко отразить, сколь опасно затевать.
Тех же сил, которых было недостаточно для штурма города, вполне хватало, чтобы перекрыть пути снабжения. На Геную надвигался голод, а голод никогда не способствует героизму. Истощенное население восстанет против любого правительства, навлекшего на него лишения. Осознавая это, сторонники Фрегозо в своем соперничестве с Адорно подстрекали жителей к восстанию. Массы легко верят обещаниям лукавой оппозиции. Чернь Генуи клюнула на посулы Золотого века, который наступит с победой короля Франции. Он не только положит конец мукам голода, но и обеспечит вольготное изобилие на все времена. Поэтому от ремесленников, парусных дел мастеров, рыбаков, более не решавшихся выходить в море, портовых грузчиков, чеканщиков — словом, от всех тех, кто тяжко трудился, все чаще слышались требования сдать город.
В воздухе носилась угроза восстания против дожа, который, предпочитая знакомого дьявола тому, с которым еще предстоит познакомиться, считал своим долгом перед императором продолжать сопротивление королю Франции и его союзникам — папе и Венеции.
Прошлой ночью в Портофино он продемонстрировал способность отражать угрозу извне, пока не подоспеет помощь, которая рано или поздно придет в лице дона Антонио де Лейвы, императорского губернатора Милана. Однако внутренняя угроза была гораздо серьезнее. Она ставила дожа почти в безвыходное положение. Либо он должен использовать испанский полк для подавления мятежа, либо сдать город французам, которые скорее всего обойдутся с ним так же, как германские наемники обошлись с Римом. Он надеялся, что ответ Просперо облегчит ему решение этой суровой дилеммы.
С письмом от него дож и сидел сейчас в замке Кастеллетто, красной цитадели, считавшейся неприступной и господствовавшей над городом с востока. Маленькая комната находилась в восточной башне, стены ее были увешаны блеклыми серо-голубыми шпалерами. Это было орлиное гнездо, нависшее над городом, портом и заливом.
Дож откинулся на спинку высокого и широкого кресла, обитого голубым бархатом, облокотившись правой рукой о тяжелый стол. Его левая рука висела на перевязи, чтобы унять боль в раненном прошлой ночью у Портофино плече. Возможно, из-за большой потери крови его знобило даже в эту изнуряющую жару, и он сидел, закутавшись в плащ. Плоская шапка была надвинута на высокий, с залысинами лоб, делая более глубокими тени на впалых щеках.
Рядом со столом стояла его супруга — женщина среднего роста, которая даже теперь, в середине жизненного пути, сохранила изящную фигуру и тонкие черты лица, красота которых в дни ее молодости была воспета поэтами и увековечена великим Тицианом. В женщине чувствовалась деспотичность, свойственная всем эгоистичным людям, пользующимся успехом у окружающих. С нею были капитан Агостино Спинола, пожилой патриций, и Шипьоне де Фиески, красивый и элегантный младший брат графа Лаванья, принца империи, по знатности — первого человека в Генуе.
Прочитав письмо сына, лорд Антоньотто долго сидел в молчании, и даже его благородная супруга не рискнула нарушить наступившую тишину. Затем он еще раз перечитал письмо.
«Ты не можешь думать, — говорилось в наиболее значимой его части,
— что я находился бы там, где нахожусь сейчас, будь цели, которым я служу, целями Союза, а не Генуи. Мы пришли не для того, чтобы поддерживать французов и их интересы, а для освобождения Генуи от иностранного ига и восстановления ее независимости. Поэтому я без колебаний продолжу службу в войске, выполняющем сию достойную похвалы задачу, будучи теперь уверенным в том, что и ты, узнав о наших истинных целях, не замедлишь присоединиться к нам в борьбе за освобождение родной земли».
Наконец дож поднял встревоженный взгляд и обвел им всех присутствующих.
Терпение его жены лопнуло.
— Ну, что? — резко спросила она. — Что он пишет? Дож через стол подтолкнул к ней письмо.
— Прочти сама. Прочти и им тоже.
Она взяла бумагу и начала читать вслух. Закончив, она воскликнула:
— Слава Богу! Это кладет конец твоим сомнениям, Антоньотто!
— Но можно ли этому верить? — мрачно спросил он.
— Как иначе, — возразил Шипьоне, — можно объяснить участие Просперо?
— Ты что, сомневаешься в собственном сыне? — спросила супруга дожа, повышая голос.
— Только не в нем. Никогда. Но можно ли доверять его окружению? Шипьоне, чья честолюбивая душа интригана пылала ненавистью ко всей семье Дориа, немедленно согласился. Но супруга дожа оставила его замечание без внимания.
— Просперо, как и я, больше флорентиец, чем генуэзец. Если он что-то утверждает, значит, уверен.
— В том, что французы не ищут выгод? В это нельзя поверить.
— Но что ты выигрываешь, не доверяя ему? — продолжала спор его супруга. — Закрывая сейчас ворота перед Дориа, ты закрываешь их и перед будущим своей страны.
— Убедить меня? О, небо! Я в тумане! Единственное, что я сейчас ясно вижу, это герцогскую корону, данную мне императором. Разве я не обязан служить ему за это?
Вопрос был задан всем сразу, но ответила на него монна Аурелия.
— А разве служба Генуе не твоя обязанность? Пока ты балансируешь между интересами императора и собственного народа, выигрывает Фрегозо. И не питай иллюзий на этот счет. Поверь мне.
Дож вопросительно посмотрел на Спинолу.
Доблестный капитан выразительно повел плечами и вздернул брови.
— Мне кажется, ваша светлость, что утверждения Просперо все меняют. Если делать выбор между императором и королем Франции, нужно, как вы сказали, выбирать службу императору. Но если выбирать между любым из них и Генуей, как и говорит Просперо, то ваши обязательства перед Генуей превыше всего. Так я понимаю все это. Но если ваша светлость понимает ситуацию по-другому и намерена продолжать сопротивление, тогда надо принять решение о подавлении мятежа.
Дож впал в печальную задумчивость. Наконец он грустно вздохнул.
— Да. Хорошо сказано, Агостино. Именно так и нужно говорить с Просперо.
— Его присутствие и гарантии будут ускорят капитуляцию, — сказал Шипьоне. И добавил, поджав губы: — При условии, что можно доверять Андреа Дориа.
— Если он не заслуживает доверия, то почему?
— Из-за своего непомерного честолюбия. Из-за стремления стать правителем Генуи.
— О, с этой опасностью мы справимся, когда она возникнет. Если возникнет, — дож покачал головой и вздохнул. — Я не должен жертвовать людьми и заливать кровью улицы Генуи. Это, по крайней мере, ясно.
— В таком случае ничто не должно мешать вашей светлости принять решение. Только если порукой
