дело. Своих полно. Надо оповестить все кланы. Присмотреть холм для собрания… После Лугнасада, как урожай соберём, будет в самый раз. Привыкай, настоящие дела делаются именно так.
— Ясно, — Немайн попробовала влезть на вершину мягкой горы. Хотя бы для того, чтобы скрыться от целеустремлённо шагающего в её сторону сияющего сэра Кэррадока. Не получилось. Один из тюков выскочил из-под ног, сида спиной вперед покатилась вниз. Рыцарь ринулся на помощь — но Немайн закончила полет на руках у Дэффида. Тот даже не крякнул, хотя сида оказалась на изумление тяжёлой.
— Осторожнее, егоза, — сказал трактирщик, — я уже привык, что у меня два раза по три дочери. Хорошее число для сказок и песен. В самый раз по моему ремеслу. Давай ты устроишься ближе к подножию? И тебе удобней, и мне спокойнее. Сэр Кэррадок, добрый день. Ты что-то хотел сказать?
Сэр хотел, да не Дэффиду.
— Я ходил к епископу. Даже к двум — к Теодору, и к тому, который только что приплыл.
— Сглаз сняли?
— Сняли, — неуверенно согласился рыцарь, — Но тут целая история… И я хотел бы рассказать её полностью.
— Тогда вечером и под пиво? — предложила Немайн, — Сейчас мы с Дэффидом заняты. Торговля, добрый сэр.
Блеск Кэррадока потускнел, стал не металлический, матовый, но улыбаться до ушей рыцарь не прекратил. Так и откланялся: мечтательно-туманный. Как только удалился за пределы видимости, Дэффид опустил сиду на землю. Та подпрыгнула пару раз, чтобы пелерина легла идеально ровно, и вернулась к делу.
— О холме. У меня есть один на примете. Большой. Около устья Туи. Миль на восемь ниже Кер- Мирддина по течению. Со стороны реки такие желтоватые скалы, южнее хороший, пологий берег. Кругом лес. Вяз, бук, дуб… Я его под монастырь присмотрела… Ну, теперь под замок.
— Не годится.
— А чем он плох?
— Так это сидовский холм… К которому в Лугнасад подойти нельзя. Вопит на нём страшно так кто-то. Самые храбрые воины ужасаются и бросаются в бегство. А лошади вообще с ума сходят.
Немайн прищурилась. Не как обычно, от солнца, а совсем до щёлок.
— сидовский, говоришь? Надо сходить, посмотреть ещё разок. Внимательнее. С хозяевами поговорить. Вдруг да согласятся продать. Может, выйдет дешевле, чем брать лен от короля.
Клирику такой вариант очень понравился. Погулять по холму, истребить «привидение», издающее звук. Наврать тысячу бочек чертей. И получить собственный кусок земли, за который не потребуют ни денег, ни службы! Сид — штука вне королевской власти. Маленький, но независимый. Этакий Ватикан. Но — холм ждал. А купцы уже собирались. Пришлось снова карабкаться на тюки со льном.
На этот раз Немайн не торопилась, и устроилась вблизи от вершины. Как на троне. Подлокотниками, подставкой для ног, валиком для головы служили тюки со льном. И поддерживали их тюки со льном. Со всем льном королевства Дивед, попавшим на июльскую ярмарку! Да и из некоторых соседних королевств. Иноземные купцы вырыли себе яму. Привыкли скупать обычный для камбрийцев товар по низким внутренним ценам. Но если у императрицы франков всего две льняные простыни, сколько же в самом деле стоит сырье?
Они привыкли торговаться с продавцом. Но как торговаться с той, у которой весь товар? Теперь они стояли, слушали, и возмущались. Немайн сидела на пирамиде, голова горделиво откинута назад. Как будто и не интересно слушать, как Элейн выбивает из иноземцев золотую пыль.
— Я не торгуюсь, — сказала Элейн, — потому как хозяйка товара предлагает разумную цену. На ткани. Пряжу, лён-сырец и шерсть — не продаёт. Приезжайте весной — за тканями.
— Нет в Диведе столько ткачих!
— Это моя проблема, не так ли? И это товар леди Немайн.
— Ну и пусть сидит на своем товаре!
Толпа качнулась к византийскому ряду. Но греки за ночь оставили позицию, незаметно сдав её бравым ребятам клана Вилис-Кэдманов. Так цены на шёлк выросли ровно настолько же. И если, подождав месяц, можно было надеяться взять лён на ярмарках в других городах Камбрии, то шелк и специи ближе шестисот миль купить было негде. Негоциатор Сикамб не лгал, когда говорил, что он единственный византиец, заплывающий так далеко на север.
Сказалось и несовершенство парусных судов того времени. Плыть в Испанию — не меньше двух недель. При крайнем везении. А при невезении — и все пять. Приходилось сравнивать риск с новыми ценами.
Из двух зол выбрали третье — обратились в суд. Специальный, ярмарочный. Король в экономику, по традиции, не лез. Решались торговые споры — по неписаному обычаю, по церковному закону, да по волению судей. Заседавших непрерывно на возвышении вроде эшафота. Процедура оказалась простой: истцы покричали о своей обиде, и представитель короля в суде, сэр Эдгар, временный комендант, ставший постоянным, немедленно послал стражу за ответчиками. Пришлось Немайн слезть со своего трона, и — аккуратными семенящими шажочками, глядя под ноги — явиться пред очи высокого присутствия. Вместе с Дэффидом и Элейн.
Епископ Теодор, для разнообразия, выглядел именно епископом. В бело-золотых ризах и высокой митре он сошёл бы и за Папу Римкого. Собственно, он и был сам себе и Папа, и патриарх — и только Соборы были ему указка. Больше никому ирландские епископы не подчинялись. Итак, Теодор разоделся, как для рождественской службы, вид имел торжественный, важный, и слегка рассеянный. Причиной послужил переписанный Эйлет экземпляр валлийского Евангелия от Луки, преподнесённый ему поутру. В результате главный судья занялся скрупулезнейшим вывериванием текста, и мирские обязанности практически игнорировал, превратившись из представителя церкви в кивателя головой. Второй судья, сэр Эдгар, предвкушал пополнение гарнизона выздоровевшей сидой, и рисовал в голове тактические схемы: применение силы Немайн с башни, со стен, из под прикрытия щитоносцев… Его можно было понять — не каждому поколению генералов доводится приветствовать новый род войск! Будучи человеком справедливым, мог судить и не в пользу сиды. В случае явного и четко доказанного нарушения писаных законов. Которыми в городе служило старое римское наставление по крепостной службе. Толковая вещь, твердить которую после набега в ополчении заставляли каждого и каждую, включая больных и увечных. В наставлении много слов было посвящено снабжению, кое-что — делёжке добычи, и ничего — регулированию рынка.
Третье осталось свободным — ибо принадлежало голове гильдии ткачей, достопочтенной Элейн, оказавшейся ответчицей. На суд она явилась с младенцем, подвешенным через плечо. Сида старательно смотрела в другую сторону.
— Прошу стороны изложить дело, — возласил епископ, оторвавшись от пухлой тетради. Пока он не нашёл в переводе огрехов. И это радовало. Конечно, именно Ирландия несла в этот век пламя веры окрестным народам, не Рим и не Константинополь. Но этот свёточ был запален лучиной из Уэльса. И уже поэтому валлийцы заслуживали права читать Библию и служить на родном языке…
Выборные от иноземных купцов немедленно обвинили сиду в скупке. Элейн пожала плечами. Для неё скупка означала гарантированный сбыт товара. Зато епископ Теодор обеспокоился, спросил, давно ли Немайн исповедовалась, и вообще — как саксонский угол соотносится с её проповедями против ростовщичества. Совершенно, по его скромному мнению, справедливыми. 'Саксонским углом' успели окрестить корнер. Из-за английского термина, запущенного Немайн.
— Ростовщик торгует временем, которое создано Господом. Это грех. Я — торгую тканью, которая создана людьми. Привилегию гильдии не нарушаю, хлеб у ткачей не отбираю, наоборот, даю гарантию. Это не грех. Сырой же шерстью и сырым льном торговать не совсем хорошо. Не прямой грех, но сомнительно, ибо плоды тварей Господних и земли, а не человеческих рук. Лучше сделать из них ткани, и дать этим пищу и достаток людям той страны, земля которой родит это чудо.
— О тканях. Какую цену считает справедливой гильдия? — спросил сэр Эдгар.
— Выставленную Немайн, и ни оболом меньше.
— Какую цену считают справедливой покупатели?
Покупатели сговорились сбить цену вдвое. Впопыхах.
