Олег Георгиевич…
Восемьдесят четвертого года рождения…
Какой к черту Олег Георгиевич! Просто Олег.
– Предполагается? – спросил Шурик. – Что это значит?
– Тело ребенка не было найдено.
– Сгорел в машине?
– Машина не взорвалась.
– Тогда где он? Может, его не было с родителями?
– Исключено. Абалаковы возвращались из отпуска. Каждое лето вместе с сыном они ездили на Алтай. Свидетели утверждают, из Барнаула Абалаковы выехали втроем.
– А мать?
– Провалялась три месяца в реанимации. Провалы в памяти, Врач был прав. Знает столько же, сколько мы.
– Это что? – спросил Шурик, несколько трезвея. – Это наша новая клиентка? Мы собираемся ребенка найти?
– В некотором смысле, – уклончиво ответил Роальд.
В комнате зависла напряженная тишина. Даже Ежов перестал дышать, внимательно присматриваясь к Шурику. В его глазах читалось восторженное: дай ему, Роальд! Вмажь ему!
– Тут такое дело, Шурик, – теперь уже сухо сказал Роальд. – Абалакова Вера Ивановна, шестьдесят первого года рождения, инженер-технолог, ныне нигде не работающая пенсионерка, подозревается нами в хищении чужих детей. Точнее – подозревалась. Сейчас мы в ее деяниях убеждены. Коля вышел на нее. Есть фотографии. Вся ее последняя неделя расписана у нас по часам, если не по минутам. Сегодня была возможность взять ее с поличным, но…
– А-а-а, – протянул Шурик. – Я спугнул похитительницу?
– Вот именно! – не выдержал Ежов, вскакивая. – Он издевается, Роальд! Ты же видишь, он издевается!
Шурик удивленно взглянул на Ежова.
Он никогда не видел Колю таким.
Губы Ежова дергались, он побледнел. Синдром Туре, вспомнил Шурик, сейчас он должен выматериться. Это входит в синдром Туре. Без него синдром неполный.
Но Роальд не дал Ежову высказать переполнявшие его чувства.
– Знаешь, – сказал он сухо. – Ты, Коля, иди. Задание прежнее. Иди.
Ежов встал и пошел к двери. В дверях, обернувшись, вместо прощания, он буркнул:
– Наручники не забудь, Роальд.
– Что это с ним? – спросил Шурик, проследив, как Ежов хлопнул дверью.
Роальд пожал плечами:
– Настроение. Забудь. Не в нем дело.
– А в ком?
– Не знаю. Вместе подумаем.
И предложил:
– Садись.
– Я уже сижу, собственно.
– Садись удобнее.
– Я удобно сижу. Что у тебя за новости? Я могу свалиться со стула?
Роальд скептически поджал губы, но промолчал.
Свет города, его смутные блики бегали по потолку, иногда пробивался в раскрытую форточку тревожный вскрик неосторожного автомобиля.
Вечер… Сумерки скоро… Тревожное, опасное время сумерки…
Почему он молчит? – думал Шурик, глядя на Роальда. В его поведении проглядывало что-то незнакомое. Шурик вдруг, как бы со стороны, увидел заострившиеся за неделю скулы Роальда.
Роальд явно находился в раздумье. Или еще не пришел к определенному выводу.
Шурик не выдержал:
– Что за суета, собственно? Если Ежов ее вычислил, почему не взять? Я говорю об этой Абалаковой.
– Мы хотим ее взять с поличным. А дома она почти не бывает.
– Мало ли. Почти… Все равно ведь бывает.
– Последний раз ее видели дома неделю назад. Она пробыла там часа три, вышла с небольшим свертком. Наверное, у нее есть друзья, где она может отлежаться. Наверное, она не любит оставаться одна. Она переехала к нам из Омска, несколько лет назад. После аварии она… Как бы это сказать… Ну, Врач был прав. Слетела с нарезки. Такое бывает. Время для нее остановилось. Уже несколько лет она занята одним делом – поисками сына. Правда, как бы это сказать… Ее поиски выглядят странно… Тут Врач тоже оказался прав… Ты понимаешь?
– Что я должен понимать?
– Ладно, – сказал Роальд.
Видимо, он принял решение. Неуверенности в нем больше не было. Он посмотрел на Шурика остро и сухо.
– Коля вышел на Абалакову случайно. Но вышел. Вчера мы были с ним в ее квартире. Скажем так, зашли в гости. Хозяйки, правда, дома не оказалось, но мы этого и не ждали. Мы хотели увидеть ее квартиру. И ты знаешь, Шурик, – Роальд недоуменно выпятил нижнюю губу, – Врач опять оказался прав. Мы увидели абсолютно то, что и думали увидеть. Довольно запущенная двухкомнатная квартира. Лоджия. Электропечь. Кухня просторная, но хозяйской руки не чувствуется, краны текут. Я их закрутил на всякий случай. Абалакова все равно не поймет, зато соседи снизу застрахованы от потопа. Замок в дверях обычный, ей нечего прятать от воров. Кроме, пожалуй, игрушек.
– Игрушек?
– Ты удивлен или разочарован?
– Скорее, удивлен. Продолжай.
– У нее много детских игрушек. Она их до сих пор покупает. Там склад игрушек.
– Может, она их коллекционирует? Знаешь, есть разные хобби.
– Не тот случай. Я проверил. Она их держит для сына. Она, Шурик, считает, что сыну все еще три года. Я же говорил, она малость слетела с нарезки. Наверное, надеется, сын вернется.
– Это исключено?
– Кто знает? – Роальд пожал мощными плечами. – Все, что нам известно – он пропал. Все, что нам известно, ни его тело, ни он сам не были найдены на месте аварии. Когда туда подъехали милиция и скорая, не было там никакого ребенка. Да никто и не знал, что там должен быть ребенок. Его и не искали, пока через несколько дней о нем не спросила родственница Абалаковых, приехавшая из Барнаула на похороны. Вполне возможно, ребенка подобрал кто-то сразу после аварии. Пожалел трехлетнего перепуганного, а может и оглушенного пацана, но встревать в историю не захотел. Такое случается. Люди разные. Остается надеяться, что пацан попал в хорошие руки. Поиски ничего не дали. Его могли увезти в другой город, он мог не помнить свою фамилию, его могли незаконно усыновить, продать профессиональным нищим. Вариантов много, не стоит гадать. Милиция действительно сделала все, вплоть до мощных облав на нищих. Были изучены все детские дома, больниц, морги. Ничего!
– А мать? – Шурик окончательно протрезвел.
Роальд поднял голову:
– Вера Ивановна вышла из больницы инвалидом. Врач был прав, утверждая, что с предполагаемой преступницей что-то не так. Временами Абакумова теряет ясность ума. Может, она слышит голос. Может, это голос сына. Неважно. Услышав голос, Абакумова забывает обо всем и бежит искать сына. Прошло несколько лет, она все его ищет. Судя по игрушкам в квартире, она все еще считает его трехлетним. Ей в голову не приходит, что он уже может ходить в школу. Впрочем, приходя в себя, Абалакова ведет себя вполне ординарно. Она одна из многих, у нее свои бытовые проблемы, она живет как всякий обыкновенный человек, здесь Врачу не повезло – он искал гения. Но однажды, чаще весной или летом, с нею что-то случается. Щелкает в голове какой-то переключатель. И Абалакова срывается с места. Она вспоминает сына, она его ищет. Вне приступов она не помнит о сыне, но когда память возвращается, на час, на сутки, она сходит с ума. Если переключатель в ее голове щелкнул, она бросает все и бежит на улицу – искать сына. Трехлетнего. Такого, каким он был в день аварии.
Роальд покачал головой:
– Я не знаю, как это происходит. Наверное, она идет по улицам, присматривается к детям. Наверное, внешне она ничем не отличается от других прохожих. Но сама-то она помнит! – у нее есть сын! наверное, он где-то здесь! Она жадно ищет его глазами и вдруг… натыкается на него. Конечно, это не ее ребенок. Но он напоминает ей сына и она идет за ребенком, привлекшим ее внимание. Ежов дважды шел по ее следам. Он утверждает, что ни один психолог не сумел бы понять, что у нее на уме. Элегантная привлекательная женщина, она никогда не торопится, не делает нервных движений, она идет по следам показавшегося ей ребенка, терпеливо ожидая, когда он останется один. А такое случается довольно часто. В магазинах, на детских площадках, просто в парках. Вот тогда вступает в силу что-то. Сама болезнь, видимо, придает Абалаковой странное обаяние. Ей ничего не стоит увлечь за собой ребенка. Некий жест, некие слова, и ребенок послушно и с интересом идет за ней. Он идет, подпрыгивая и веселясь, Ежов это сам видел. Она не внушает ребенку никакой тревоги, рядом с нею ребенок чувствует себя так же свободно, как рядом с матерью. Понимаешь теперь, что имел в виду Врач, утверждая, что мы имеем дело с преступлением, но не с преступником?
– Какого черта? Она покушается на не принадлежащее ей!
