колесного! – сурово парировал Эссиорх. Свой мотоцикл он явно собирался отстаивать от всяческих поползновений.
– Да ну, фигня это все! – сказала Даф, успевшая уже попасть под вербальное обаяние Эди Хаврона.
– Что такое фигня? – непонимающе спросил Эссиорх.
– Ну, фигня – это типа… м-м… лабуда, – авторитетно пояснила Даф.
– А что такое лабуда?
– Лабуда – это фигня! Чего ты, не понимаешь, что ли? – сказала Даф не менее авторитетно.
Она готова была к новым вопросам, но ее хранитель уже утолил любопытство и только протянул глубокомысленно:
– А-а-а!
Тема была исчерпана.
Мимо них, перескакивая в панике через скамейки, промчалась группа фанатов человек в пятнадцать. За ними в некотором отдалении неслась толпа человек в пятьдесят.
– Как замечательно! – сказал Эссиорх одобрительно. – Вместо того чтобы сидеть перед телевизором, эти юноши занимаются спортом.
– Ты уверен, что спортом? – усомнилась Даф.
– А чем же еще? У тебя есть другие предположения?.. Молодцы, друзья, удачи вам в вашем групповом забеге с препятствиями!
Первая группа фанатов пробежала, и на Даф с ее хранителем нахлынула другая, более многочисленная. Не разбирая дороги, она ломилась прямо по скверу, заскакивая на автомобили. Скамейка, на которой сидели Дафна и Эссиорх, была опрокинута. Оба вынуждены были вскочить.
– Эй-эй, друзья! Не уроните мой мотоцикл! – всполошился Эссиорх, цепляясь за руль своего железного лошака.
Один из преследователей мимоходом попытался сгрести с плеча у Дафны Депресняка, но с воплем отдернул руку. В пяти свежих царапинах медленно проступала кровь. Депресняк задумчиво облизал когти, определяя уровень гемоглобина.
Первая группа фанатов добежала до переулка, где внезапно получила солидное подкрепление человек в сто. На минуту схлестнувшись, толпы поменялись ролями. Теперь первая толпа преследовала, а вторая удирала.
И снова обе толпы промчались мимо удивленных стражей. На этот раз у Даф и Эссиорха, правда, хватило ума прижаться к стене дома.
– Пожалуй, я съезжу посмотрю, куда они бегут! Какой задор, какая экспрессия! Уверен, для меня это будет познавательно. Пока, Даф! – сказал Эссиорх.
Он снял мотоцикл с подставки и побежал, толкая его. Затем, ловко запрыгнув в седло, включил передачу и умчался, стреляя, окутанный сизым дымом.
– Возьму мозги напрокат. Б/у не предлагать! – сказала Даф ему вслед. Ей представилось, что она дает объявление в газету.
Ее страж-хранитель был непроходимым идеалистом. Однако Дафне это даже нравилось. Каждому достается тот хранитель, которого он достоин.
Распрощавшись с Эссиорхом, Даф, более или менее заморившая червячка, решила не искать больше Эдю Хаврона, а просто пройтись. Однако внезапно Депресняк зашипел, сорвался у Даф с плеча и, на бегу стараясь высвободить из-под комбинезона крылья, нырнул в подворотню. Первой мыслью Дафны было, что он увидел собаку. Второй, что встретил большую и светлую любовь, семьдесят пятую по счету, которая непосредственно предшествует мимолетной семьдесят шестой и неповторимой семьдесят седьмой.
Она кинулась за Депресняком, но сразу за подворотней с одной стороны помещался дом, а с другой – красный кирпичный забор неведомой фабрики. Не пытаясь перебраться через стену, кот скользнул в лаз и исчез, оставив хозяйку в замешательстве.
«Бегство перегревшихся котиков! Когда отправляешь мозги в починку, выписывай квитанцию на возврат!» – подумала Дафна.
Она решила было последовать за котом, использовав магию прохождения сквозь предметы, но вовремя вспомнила, чем это чревато. Весь недавно съеденный обед, как это не малоэстетично, остался бы на стене снаружи, ибо обыденное, немагическое по природе своей вещество, не обладает способностью проходить сквозь предметы.
Всерьез Даф не беспокоилась. Депресняк убегал от нее такое количество раз, что это тяготело уже к дурной бесконечности. Один раз он пропадал двенадцать лет. Правда, случилось это в Эдеме, а не в мире лопухоидов. Однако и здесь волноваться было не о чем. Дафна не завидовала той машине, под которую он попадет, той собаке, которая попытается его придушить, и тому камикадзе на службе у города, который попытается затолкать Депресняка в котоловку.
Все же расставаться с котом ей не улыбалось. Крылатые коты, пусть даже со скверным характером, на дороге не валяются. Дафна хотела перелететь через забор и схватилась уже за рюкзачок, чтобы в нем не запутались материализовавшиеся крылья, когда внезапно испытала острую, непонятного происхождения тревогу. Тревога была гораздо более сильной, чем в случае с суккубом. Если тогда речь шла лишь о размытом беспокойстве, то сейчас Даф просто места себе не находила. Сердце дважды прыгнуло, точно на резинке, а затем, осмелев, пропустило два такта.
Дафна послушалась. Она выдернула из рюкзака флейту и, сосредоточившись, чтобы не сбиться, выдохнула маголодию невидимости. Вначале невидимым стало тело, а чуть погодя и одежда. Один только рюкзачок болтался в воздухе вечным памятником упрямству.
Но внутренний голос Даф на этом не успокоился, требуя чего-то еще. Метнувшись к детской песочнице, Дафна забралась в нее и легла, укрывшись за свежеоструганным деревянным бортиком. Глупый это был поступок или нет, она не задумывалась, веря тому, что вело ее.
«Не понимаю, почему интуиция не включена в реестр основных чувств? Светлый страж без интуиции – это мертвец, стоящий в очереди на захоронение! Зарубите это себе на носу, птенчики мои, и пусть у вас на память останется шрам!» – любила повторять Эльза Керкинитида Флора Цахес.
Слово «шрамм-м-м-м-м-м» она произносила так грозно и так при этом грохотала, что с груш добронравия осыпались недозрелые плоды. Возможно, у Шмыгалки был непростой характер, но свой предмет она преподавала прочно. Хороший учитель, как известно, – это вдохновенный зануда, не допускающий даже мысли о своем занудстве.
И вот уже почти минуту Даф, одна из жертв упомянутого обучения, лежала животом на влажном песке, от которого пахло кошками. Судя по некоторым осязательным признакам, кошками немагическими. Из песка у нее перед носом торчал раздавленный, с подтеком никотина фильтр. Даф брезгливо кривилась. Ей хотелось отползти, но она не решалась. Внутренний голос требовал полной неподвижности. Более того, он даже хотел, чтобы она уткнулась лицом в песок и чуть ли не зарылась в него, но на это Даф пойти уже не могла. Нетушки! Не надо отнимать у страусов их хлеб.
С того места, где она пряталась, Дафна прекрасно видела подворотню – ту самую, в которую недавно вбежала вслед за котом. Именно оттуда исходила опасность; ею тянуло, точно сквозняком. В подворотню никто не входил. У мусорного бака, не отходя от кассы, кормились, ворковали и женились голуби. Ветер полоскал пододеяльник, сохнущий на балконе третьего этажа. На пододеяльнике были толстые лупоглазые бегемоты синего цвета. Когда ткань раздувало ветром, казалось, что бегемоты вот-вот градом посыплются с балкона.
«Как можно укрываться таким пододеяльником?.. Гадость какая! Еще бы повесившимися сусликами украсили!.. А-а-а-а-а! Надоело! Я сейчас корни пущу, если буду и дальше лежать!» – подумала Даф к середине третьей минуты.
Ее теперешнее положение отдавало идиотизмом. Три минуты подряд прятаться в песочнице, созерцая художественно прикопанные окурки. И все это, руководствуясь неосознанной тревогой. Даф стало смешно. Захотелось встать и уйти. «Считаю до ста и, если ничего не происходит, сваливаю оплакивать свою
