«Доложи в деталях».
«Докладываю. Они поймали двух пацанов и хотели устроить самосуд. С проволокой. Я просил: не надо. Они смеялись… Они обязательно убили бы их…»
Орхидеев молчал, молчал. По-моему, очень долго. Начался обстрел из минометов, но мины рвались далеко за поселком. Кажется, в той стороне, где Бейсболка. Майор встал.
«Поехали. Я хочу посмотреть, что там…» — И подвинул мне автомат. И я взял, и мы поехали на его «козленке». Вдвоем. Пока позволяла дорога. А дальше — пешком. Он шел впереди, а я за ним. С автоматом. И он ни разу не оглянулся. Потом мы увидели за кустами и скалами дым и почуяли запах, такой, как после взрыва. Подошли к повороту и видим: «бейсбольного» козырька нет. Обрушен минами. Ничего нет. Пустота…
Орхидеев обернулся, но посмотрел не на меня, а мимо. И говорит:
«Надо докладывать то, что есть, а не молоть всякую чушь, Темрюк. Если ты увидел, что секрет погиб от взрыва, нельзя давать волю нервам. У всех мозги сдвинуты, но надо держать себя в руках… Ты понял меня, Студент? Иди выпей водки и опомнись. А я буду писать рапорт начальству…»
Мы пошли, и я выпил бутылку и сразу уснул. Потом меня рвало, но уже казалось, что и правда
И там, когда поправлялся, я, Нитка, снова вспоминал все, что было. Иногда спокойно, а иногда с мучением. Но всякий раз я знал: если бы такое началось снова, я бы опять нажал на спуск…
— Бедненький ты мой… — сказала Нитка, словно малышу, который запнулся и ободрал коленку. И погладила его плечо. А потом вдруг дернулась: — Тём! А при чем тут призрак? Какой?
— Птичка…
Они встретились на рынке, между овощных рядов. Лицом к лицу.
— Ха, птичка! Привет, Студент!
Всё тот же. Шея толще головы, пегий ежик волос, желтые глаза. Рот врастяжку… Только на широченных косых плечах не камуфляж, а черная майка с дурацкой надписью: «Я — хороший!»
Артем удивился, что ничего не чувствует. Лишь стукает в голове спокойная такая, отрешенная мысль: «Выжил все-таки… Ну, что ж… Значит, судьба…»
— Не ждал, Студентик?
— Нет, почему же… — Артем пригладил волосы, поправил очки. — Ты ведь не первый день таскаешься за мной.
— Заметил, значит!
— Заметил. Хотя сперва думал, что показалось. Не верилось, что уцелел…
— А вот уцелел! Рассказать как?
— Не надо, Птичка. Неинтересно… Впрочем, догадываюсь. Я плохой стрелок… А потом ты — ужом в сторону, взрыв, плен… Героическое возвращение. Поиски врага…
Они пошли рядом. Этакие добрые знакомые, случайно встретившиеся после разлуки. Улыбались.
— Ты прав, Студент. Умеешь мыслить. Интеллигенция все-таки… Но ты не просто враг. Ты теперь смысл моей жизни. Я буду искоренять тебя не как личность, а как явление. этой самой жизни…
— Да ты философ, Птичка, — усмехнулся Артем.
— Ага, — сказал он с удовольствием.
— Но глупый. Искоренишь меня, и смысла не останется.
— А я буду делать это долго.
— Как? Заведешь судебный процесс? Ничего не докажешь…
— Я не буду заводить! Я сам! Я буду убивать тебя медленно… и с удовольствием.
— Можно узнать, каким способом?
— Страхом, Студентик! Ты теперь всегда и всюду будешь ходить с оглядкой, не зная, где и как получишь плямбу в затылок. Или «перо» под лопатку. Или гранату в штаны…
— Не страшно, Птичка, — вздохнул Артем. Хотя стало страшно.
— Врешь, — довольно сказал Птичка. — Ты боишься.
— А ты? Думаешь, я буду «искореняться», как послушная овечка?
— А что ты можешь? Опять с балалайкой против танка?
— Ты, значит, танк?
— Я — из тех, кто в танке…
— Ну и как там? По-моему, сильно воняет.
— Случается. Зато безопасно.
— Не обольщайся, Птичка… — Артем постарался говорить очень спокойно и очень увесисто. — Ты не в танке, а я не с балалайкой. Там, на Бейсболке. Ты убедился…
— Ха! Тогда у тебя была просто истерика!
— Отнюдь! Это была осознанная необходимость. Я ведь спасал не только пацанов, но и себя, — сообразил он лишь сейчас, задним числом. — Вы ведь не оставили бы меня живого. Свидетеля…
— А ты умен. Недаром незаконченное высшее…
— Да. А ты, видать, плохо учился. Иначе бы понял: когда кого-то пугаешь, надо бояться и самому.
— Ха, птичка! Мне-то чего бояться? Я уже
Артем шагов десять шел молча. А потом:
— Птичка… это ты ничего не понял. Я ведь
— Во как… — выговорил Птичка после некоторого молчания. И хмыкнул. — Тогда что ж… Может, пивка по случаю встречи? Вон там…
На краю рынка блестела стеклянная забегаловка с высокими столиками.
Плохо было Артему. Нет, не страшно уже, а как-то пусто на душе и тошнотворно. И в то же время — облегчение: то, чего он тайно боялся и ждал, случилось. По крайней мере, нет неизвестности. И с этим облегчением Артем сказал:
— А чего ж! Давай…
Они взяли по кружке. Пиво было холодное и вкусное. Артем тянул его сквозь прижатые к стеклу зубы.
— Постой… — Птичка приподнял кружку. В желтых глазах его (как пиво!) опять было спокойное удовольствие. — Давай, Студент, за трех наших боевых товарищей, которые там, на Бейсболке… В общем, вечная им память…
— Я лучше за тех двух мальчишек. Пусть живут.
— Что ж, каждому свое… как написали умные люди на воротах лагеря, куда сгоняли неполноценные нации… Ха, птичка! Я знаю, о чем ты думаешь! Плеснуть мне в рожу свою кружку!
Артем удивился. Об этом он не думал.
— Буду я еще тратить пиво…
— Правильно. Пей… И помни, о чем я говорил. Хотя мы и неживые, а ходи с оглядкой. Усёк?
— И ты… — вздохнул Артем.
А думал он вот о чем: хорошо бы разжиться пистолетом. На Пустырях, наверно, можно отыскать оружейные склады. С одной стороны, конечно, криминал, а с другой… жить-то надо, если даже ты и умер однажды на горной тропе Саи-дага…
Про этот разговор Артем рассказывать Нитке не стал. Постарался стать беззаботным.
— Вот такая, значит, встреча. Поговорили, вспомнили, что было. Даже по кружке пива выпили. Ничего…
— Тём… если «ничего», почему ты так боишься?
— Я?! Боюсь?! Господи, кого? Этого громилу? А что он может?.. Да он ничего ко мне и не имеет…
