этого Андрюшку!.. Где гарантия, что завтра к нему не привяжутся другие?
— Вы правы… Хорошо, что хотя бы
И Артем услыхал за открытым окном ребячий смех и крики. Так шумят, когда веселой гурьбой играют в жмурки или гоняют мяч. Тревога опять ушла…
Побеседовали еще — о том, о сем. Старик неторопливо и недлинно рассказал, что работал в сценарном отделе местной телестудии, но, «видимо, не вписался в рамки современных требований» и на пенсию его отпустили с охотою.
— После пенсии поехал в Муром к дочери, но, как говорится, не прижился. Вернулся в родные места. А квартира-то уже продана, понимаете… Рассчитывал снять угол у старого знакомого, а тот взял да и помер. Куда деваться? И тут знающие люди посоветовали: если ты, мол, человек без предрассудков и не боишься излучения, поищи жилье «за забором», на Пустырях. Брошенных строений там хватает, земли под огород — тоже…
— А что за излучение?
— Да никакого его тут нет! Я добывал приборы, измерял, все нормально. Разговоры одни… То есть фокусы встречаются, но для жизни совершенно безвредные… Так что если у вас вдруг проблемы с жилплощадью, подумайте… Тут, кстати, неподалеку вполне приличный домик, почти не требует ремонта, лишь стекла кое-где надо вставить. И никем пока не занят… Я сперва сам вознамерился перебраться туда. а потом подумал: зачем они мне, три комнаты? И здесь неплохо. К старикам, знаете ли, приходит со временем этакое ощущение разумной самодостаточности…
— А что… пожалуй, буду иметь ввиду, — сказал Артем. Наполовину всерьез.
— Имейте, имейте… Кстати, там и печка, и даже батареи. Теплотрасса здесь до сих пор действует. Она проходит через Пустыри в Нежинский микрорайон, перекрыть ее невозможно без ущерба для новых кварталов. И кое-какие электрические линии работают. Телефона, правда. нет…
— Не до жиру, быть бы живу…
— Да… И что еще плохо, почта сюда не ходит, за письмами и газетами надо шагать в ближайшее отделение. Впрочем, недалеко…
— Вы, кажется, всерьез меня уговариваете.
— А почему бы и нет? Почему бы и нет, сударь!.. Хотя, извините, я ведь не знаю ваших обстоятельств.
— Я пока и сам их не знаю…
— Тем более, тем более… Если надумаете, то лучше оформить жилье официально, в Городской управе. Муниципальная власть распродает здешние участки за чисто символическую цену. А строения вообще не принимаются в расчет, можете даже завладеть бывшим сталепрокатным цехом… А можете поселиться и явочным порядком, если чиновники вдруг закапризничают.
— Думаю, они не стали бы капризничать. У меня есть сертификат на бесплатное получение участка среди незанятых пригородных земель. Такие бумаги давали тем, кто увольнялся из Южной армии… Ну, не всем, а так называемым участникам миротворческих акций…
— Значит, успели повоевать?
— К счастью, недолго. Не хочется вспоминать…
Обоим стало неловко, но тут переливчато заиграли и ударили три раза часы. Бодро, не по- старинному.
— Надо же! Час прошел, как пять минут! — Артем торопливо встал. — Чай у вас чудный, Александр Георгиевич. Однако мне пора…
— Я надеюсь, это не последняя наша встреча?
«Зачем я ему?» — подумал Артем. Но сказал учтиво:
— Я тоже.
Они вместе сошли с крыльца.
Собственно, крыльца не было, а была лишь утоптанная площадка перед низкой дверью. А вокруг площадки — клевер и подорожники. В траве играли Бом и рыжий заяц Евсей. Заяц наскакивал сзади, молотил пса передними лапами по спине, а потом удирал. Но недалеко, носился кругами. Бом догонял его и опрокидывал тяжелой лапой. Евсей отбивался задними ногами. Это у него получалось здорово, не подступишься. Бом отпрыгивал и обиженно гавкал. Евсей вскакивал и удирал опять. Наконец он умчался далеко, в кленовые заросли. Бом хотел было кинуться следом, но раздумал. Подошел к деревянному столбу, по-кошачьи потерся о него мордой…
Косой этот столб врыт был на краю площадки. К нему прибили узорчатый чугунный кронштейн (похоже, что от старинного фонаря) и в метрах полутора от земли подвесили плоскую железяку — вроде небольшого полукруглого щита. Здесь же висела на шнуре березовая колотушка, совсем низко.
— Это что же, пожарная сигнализация? — усмехнулся Артем.
— А вот сейчас увидите…
В ту же секунду из кленовых зарослей, в которые удрал Евсей, выскочил пацаненок лет семи. Коричневый, голый до пояса и босой, но в длинных камуфляжных штанах. Подбежал, ухватил колотушку.
— Дядя Шура, можно я ударю?
— А здороваться кто будет?
— Ой… — Мальчишка посопел. У него была круглая голова с темным ежиком и темные восточные глаза. Ими он прошелся по Артему — от головы до башмаков. Стукнул себя колотушкой по тугому немытому животу и задумчиво сказал:
— Большой привет…
— Привет, — улыбнулся Артем.
— Дядя Шура, ну можно я ударю? Я хочу раньше всех.
— Ладно, поддержи традицию…
Мальчишка медленно, даже чуть торжественно отвел колотушку вытянутыми руками и вдарил по железу. Чистый громкий звон разошелся над лужайкой, умчался за кленовую чащу, иван-чай и тополя, многоразовым эхом отозвался вдали…
Нет это было не эхо. В разных местах — и вблизи, и в дальних далях — тоже били по звонкому металлу.
— Похоже на колокола, — сказал Артем.
— Кое-где и вправду колокола, но не много. Больше рельсы развешены. Или баллоны от газа. Тоже звенят красиво.
— А зачем это? Игра такая?
— Пожалуй, что игра. Но не только. Можно сказать, обычай. Дети верят, что если звонить несколько раз в течение дня, все в этом краю будет славно: и погода, и настроение. И удачи во всяких делах… Ребятишки так и говорят: «Позвоним хорошую погоду»… А один мой знакомый выразился однажды наукообразно: «Этот ежедневный перезвон стабилизирует автономную структуру здешних пространств». «Не знакомый, а ты сам, наверно, вывел эту формулу», — подумал Артем. Но не решился сказать. Ему и самому захотелось ударить в певучее железо, да постеснялся…
Перезвон плавно затих. Голопузый звонарь колобком укатился в заросли. Бом кинулся за ним. Артем пожал старику прохладную сухую руку и вновь двинулся через Безлюдные пространства.
Помня указания старика, он прошел между длинными бетонными цехами, пересек площадку с упавшим мостовым краном и минут десять шагал по заросшему рельсовому пути. По краям полотна рос буйный цветущий репейник, а между шпалами густо желтели одуванчики и сурепка — такой солнечный цвет.
Впереди стоял на рельсах разбитый товарный вагон. Из-за него выскочили пятеро пацанов. В юбочках из лопухов, в уборах из перистых листьев, с размалеванными рыжей глиной и черной грязью телами. С луками и копьями. Ясное дело, ирокезы. «Держись, бледнолицый!»
Но индейцы оказались мирными. Отошли со шпал, уступив дорогу. Глянули на незнакомца без
