– Круто, да? «Бой оф Калифорниа»…
– По-моему, ты сошел с ума.
– Да тут многие так ходят. Здесь же не гимназия!
– Дело твое. Но имей в виду, тебя выгонят, – решительно предупредила бабушка.
Она оказалась права. Меня выгнали. Но вовсе не за костюм.
Сначала-то все шло хорошо.
На полпути к школе я издалека заметил Настю. Узнал по клетчатому платью, пастушковой стрижке и золотым искоркам под ушами. Только вместо гольфов были красные носочки. Я пружинисто и бесшумно догнал ее. Пошел сбоку в трех шагах. Она глянула рассеянно и отвернулась. Я сказал «учительским» голосом:
– Пшеницына! Ты почему не здороваешься со старшими?
– Ой!.. Я тебя не узнала, думала, кто-то незнакомый… А почему это ты старший?
– Мы же вчера выяснили. Я родился раньше на четыре с половиной месяца.
Она засмеялась:
– Да, правда… А все равно мальчики должны здороваться первыми.
– В самом деле? Тогда гутен таг, сударыня.
Настя пробежалась по мне веселыми глазами.
– Ты сегодня совершенно… не такой.
– Я раскопал эти лохмотья на пожарище… Но я только снаружи не такой, – резвился я все пуще. – А внутри я прежний: благородный и очень воспитанный. Давайте вашу сумку, фройлен, она тяжелая.
– Не тяжелая. Помоги лучше Доре Петровне, вон она книги несет.
Дора Петровна шла по другой стороне Троицкого переулка и поглядывала на нас. В руке у нее была авоська с пачкой книг. Мы перебежали через пыльный асфальт и заросшую канаву.
– Здрасьте!.. Дора Петровна, Алька хочет вам помочь. Он – рыцарь.
Я взял увесистую авоську.
– Да, я рыцарь. В блестящих, как самовар, латах и с петушиными перьями на шлеме. Разве не видно?
– Ну… если чуть-чуть напрячь воображение… А ты, Настя, выходит, прекрасная дама?
– Со шлейфом… – Она пальчиками взяла коротенький подол и присела в придворном поклоне.
– Дюжина пажей в бархатных беретах волокут шлейф за дамой, чтобы он не нацеплял репьев, – сообщил я. – А бродячий щенок пытается ухватить его зубами. Он не знает этикета…
– Великолепная картина! Прямо Вальтер Скотт… Но у меня, когда я смотрела на вас, появилось другое сравнение. Знаете, на кого вы похожи?
– На Тома Сойера и Бекки Тэчер, – догадливо сказала Настя.
– М-м… возможно. Но я подумала про Герду и Кея из «Снежной королевы».
– Это значит, мне придется сидеть в ледяном дворце? – Я по-настоящему передернул плечами. – С ума сойти!
– Я же тебя спасу! – храбро пообещала Настя.
– Но до этого я схвачу кучу всяких ОРЗ!
– Я быстро спасу…
– Тогда ладно… – Я шел, изгибаясь от тяжести книжного груза. Авоська царапала мне ногу кусачими узелками. – Дора Петровна, это у вас пособия по литературе?
– По литературе, по русскому языку. И даже по немецкому… Саша, ты очень жалеешь, что попал в наш немецкий класс?
– Теперь уже ничуть, – сказал я честно.
Потому что думал о Насте. Правда, и о Вальдштейне я думал, причем все время, но эти мысли были на втором плане. Опасение скребло мне душу, но не сильно.
Вальдштейн, конечно, тоже не забыл вчерашнее. На первом уроке он то и дело поглядывал на меня. Быстро и словно из-за кустов. И так сумрачно, что Настя сказала:
– Почему это Вячик глядит на тебя, как кобра?
– Кто глядит?
–Вальдштейн. Вячик…
– Что за имя!
– Вячеслав.
– Вячеслав – это Славка.
– У кого как. Он – Вячик. Вячик-калачик, так его в первом классе дразнили. Да и потом…
Я поморщился – повеяло чем-то знакомым. Но я сказал хмуро:
– Глиста он негодная, а не калачик.
– А что случилось-то?
Я не удержался и шепотом рассказал. И добавил:
– Тоже мне, мафиози недорезанный…
– Дурачок он, а не мафиози, – грустно отозвалась Настя. – Никаких дружков у него нет. Ни уголовных, ни вообще… Просто хотел новичку свою силу показать, потому что в классе самый затюканный. Мальчишки раньше знаешь как его доводили…
«Знаю», – чуть не сказал я. И сделалось гадко на душе.
– …Пока Дора Петровна их совесть не расшевелила. Она это умеет…
– Я не хотел ему нос разбивать. Он сам им о сосну треснулся. Я просто его по уху стукнул. Если честно говорить, то с перепугу…
– Ну, ничего. Может, дома не заметили, что нос распухший…
– А если заметили?
– Тогда хуже. Его в такой строгости держат. Как двойка или запись в дневнике, он боится домой идти… Да ты не переживай. Он же сам виноват.
«Я и не переживаю», – сказал я себе. И стал смотреть в другую от Вячика Вальдштейна сторону. В открытое окно. Там были тонкие сосны и безоблачное небо. И летнее тепло. Только тепло это сегодня пахло горьковатым дымом: за городом от сухости и жара начал гореть торф. От такого запаха слегка першило в горле.
Но все-таки я чувствовал радость. Нет, значит, за спиной Вальдштейна зловещих рэкетиров. И все будет хорошо.
Но дальше не было ничего хорошего.
На второй урок, на литературу, вместе с Дорой Петровной пришла завуч Клавдия Борисовна.
– Садитесь. Только без шума… А новичок пусть встанет снова… Где ты, Ивулгин?
«Ну, началось», – понял я с упавшим сердцем. Но встал спокойно.
– Вот я. Только не Ивулгин, а Иволгин.
– Хорошо. Не вижу разницы.
– А я вижу. Моя фамилия от слова «иволга». Есть такая лесная птица.
И завуч почуяла, что я готов к бою.
– Я уже поняла, что ты за птица… Скажи, почему ты в субботу, после физкультуры, избил своего одноклассника? Его мама говорит, он пришел домой весь в крови!
«Ага, значит, не физрук накапал, а мама заступилась. Это понятно. Небось, нагородил дома жуткую
