– Там есть один винтик. На задней стенке коробки с механизмом. Если его слегка надавить, механизм… он как бы просыпается. Не знаю, почему, но так всегда…
– Постой, постой. Ты хочешь сказать, что имеешь какое-то отношение к этим часам?
– Еще бы! Они стояли в нашем доме сто лет!.. Потом понадобились деньги на телефон, и бабушка решилась. Оторвала от сердца…
– Вот оно что… Какие хитросплетения и встречи…
Ивка и Арунас молча слушали нашу беседу. Они были как зрители, которые смотрят интересное кино.
– Ты мне покажешь, где этот винтик? Хотелось бы понять, какая у него функция.
– Понять это, по-моему, нельзя. Этот секрет знает, наверно, только Квасилий…
– Кто-кто?
– Квасилий. Бабушка говорит, что с нами живет такое существо, вроде домового. Это оно иногда останавливает часы, чтобы побаловаться… Наверно, Квасилий соскучился по часам, отыскал их у вас и решил дать им отдохнуть. По привычке…
Я увидел, как у Ивки и Арунаса одинаково приоткрылись рты. А Геннадий Маркович смотрел на меня понимающе. Словно все принимал всерьез.
– Ну да, ну да… А не откроет ли почтенный Квасилий свой секрет мне?
– По-моему, не откроет. Он и мне его не открывал. Я сам научился давить на винтик так, как надо. А больше это не получается ни у кого… Если хотите, я могу иногда приходить и запускать часы.
– Гм… Боюсь, что в самом деле придется просить тебя о такой услуге… По крайней мере, пока мы не договоримся с Квасилием… Смотри-ка, идут.
Часы вплетали свое увесистое тиканье в стрекотанье и щелканье других механизмов.
Геннадий Маркович встряхнулся.
– Я сейчас приготовлю вам яичницу.
– Ой, нет, спасибо! Нам пора, – спохватился наконец Ивка.
– Приготовь, приготовь, – сказал Арунас. – У нас сегодня за весь день было пять капустных пирожков на троих.
Ивка вопросительно посмотрел на меня. А мне уже не хотелось уходить. «Подождем», – сказал я взглядом.
Геннадий Маркович скрылся за дверью. Арунас забрался с ногами в большущее кресло, такое же клеенчатое, как диван. Такое же старое – с трещинами и дырками в обшивке. Виновато улыбнулся и лег щекой на подлокотник.
За дверью потрескивало. Наверно, там была кухня с плитой.
Геннадий Маркович появился опять. Он был подпоясан широким полотенцем.
– Сейчас, сейчас, друзья мои, все будет готово…
Ивка вдруг сказал:
– У вас здесь будто в коробке со стрекозами. Будто крылья и лапки скребут во всех углах.
– Да?.. Да. Ты прав. Но я этого уже не замечаю, привык. Для меня здесь – тишина. Видите ли, тишина может слагаться из разных звуков, как свет слагается из разноцветных лучей спектра. Здешние звуки – это, так сказать, отдельные лучи времени. А время само про себе совершенно бесшумно. Про это есть примечательные стихи:
– Это Маршак, – сказал я. – У него много стихов про время.
– Совершенно верно!.. Удивительно, что ты знаешь такие стихи. Я был уверен, что детям Маршак известен лишь своими сказками.
– А я нетипичное дитя, я бабушкин внук. Она всю жизнь моя главная воспитательница. А у нее две главные книги – Евангелие и «Лирика» Маршака. Она мне маленькому читала по вечерам… Я из этих стихов многое до сих пор помню.
– Похвально… А из Евангелия?
– Ну… Нагорную проповедь. А еще то, что в начале было Слово и все на свете началось с него…
– Не так уж мало, – вежливо вздохнул Геннадий Маркович. Видимо, считал, что мало.
– А те стихи продолжаются так:
– Да-да!
Это, Саша, про меня. Семьдесят лет стукнуло в прошлом году… А вроде бы все пролетело за сутки. И детские годы вспоминаются так, словно были вчера. Даже ярче, чем война… Вы представляете, друзья, до сих пор чувствую кожей, как прилипают к мокрому животу песок и галька, когда накупаешься до дрожи и с размаху пузом на горячий от солнца берег… О! Яичница! – Он кинулся за дверь.
Скоро Геннадий Маркович вернулся. В одной руке он держал за длинную рукоять сковороду, в другой полотенце. И махал им над головой. Потому что от сковородки тянуло чадом.
– Слегка подгорела, когда мы увлеклись лирикой. Ну, не беда. Нэлик, душа моя, принеси-ка вилки и хлеб… О, да ты уже!
«Уже» – это не значит, что Арунас принес вилки и хлеб. Он спал. Он раскинулся в кресле, будто тряпичная кукла. Глаза были прикрыты лишь наполовину. Мне даже не по себе стало: будто неживой. Но слегка шевелились губы.
– Не надо его трогать, – шепотом сказал Геннадий Маркович. – Это с ним случается. Устанет и валится как подкошенный… Я приготовлю ему потом, отдельно. А это съедим сейчас. Давайте прямо со сковороды.
Мы принялись жевать глазунью. Ничего, что пережаренная и с дымом. Проголодались.
– Он вам поведал свою историю?
Ивка кивнул с набитым ртом. Я тоже.
– Ума не приложу, как с ним быть… – Геннадий Маркович оглянулся на Арунаса опять. – Вы видите, какой он? Господи… Его лечить надо, а кто его возьмет в больницу без документов? Он все время боится, что его заберут в детприемник…
Ивка отложил вилку.
– Моя мама работает медсестрой. У нее есть хорошая подруга, она детский врач. Хотите, я попрошу маму договориться?
– Да? Это было бы чудесно!.. А то ведь полная, так сказать, беспросветность…
– Только она сейчас в отпуске. Но через две недели, я думаю, все получится.
– Ох, я боюсь даже надеяться.
– Не бойтесь, мама постарается. Она ведь… ну, она понимает…– Ивка сказал это и будто засмущался.
