две стороны у ленты, а на самом деле одна…
– А здесь по такой поверхности проложены рельсы, – продолжал Арбуз лекционным тоном. – Наверно, для какого-то опыта с пространством и временем. Может, это переход в параллельный мир.
Арбуз был умный, хотя с виду мог показаться туповатым. Странно только, что он не понимал рассуждений своего брата Николки. А может, Николка с ним и не делился?..
– Зачем это? – шепотом спросил меня Ивка, глядя на громадное рельсовое кольцо. Наверно, он стеснялся, что ничего не понимает.
– Тут была какая-то лаборатория, Ивка. И, наверно, полигон для опытов. Изучали всякие хитрости устройства вселенной. Пространство – оно ведь не одно, их много. И у каждого свои хитрости. Наверно, пускали по этим рельсам паровозик, и он эти всякие измерения обегал одно за другим…
– Какой паровозик? – удивленно сказала Настя.
– Экс-пе-ри-мен-тальный, – сообщил я. Мы с Ивкой переглянулись: конечно, оба вспомнили о паровозике Сони.
– Сейчас паровозиком буду я! – вдруг известил нас Вячик. Решительно так.
Не успели мы ахнуть, как он по решетчатой опоре взобрался к нижней части петли. И оказался на шпалах.
– Смотрите! Сейчас я обойду все пространства!
– Слезь немедленно! – взвизгнула Настя.
Но Вячик побежал по шпалам, взмахивая руками. И вот уже шпалы – как поперечины пожарной лестницы… Вячик начал забираться по ним, потом остановился передохнуть. На высоте, метрах в семи от нас.
Арбуз и я разом закричали, чтобы кончал это дело и спускался.
– Не-а, – сказал Вячик. И начал подниматься дальше. А метра через два опять остановился, уселся на шпалу, чтобы отдохнуть. И показал нам язык.
Я не удержался:
– Это он перед тобой выпендривается, Пшеницына.
– Дурак!
– Конечно. Сломает шею…
– Ты дурак, – уточнила она. А Вальдштейну приказала самым стальным тоном: – Вячеслав, немедленно вниз!
– Не-а! – И он полез вновь. Наклон рельсового полотна был там уже почти вертикальным. Я снова открыл рот, чтобы заорать, и… ступни Вячика сорвались – вперед. Он провалился между шпал, но успел ухватиться. И повис. Заболтал тощими, как у Буратино, ногами.
Мы обмерли.
Но Вячик поболтался секунды три, извернулся, уцепился ногами, пролез на другую сторону петли. И стал быстро-быстро спускаться. А с решетчатой опоры прыгнул в траву.
– Вальдштейн, ступай сюда, – тоном Клавдии Борисовны велела Настя.
Вячик дурашливо стрельнул глазами и подошел с видом виноватого первоклассника. Настя и поступила с ним, как с малышом: развернула и дала шлепка по камуфляжному заду. А этот балбес мигал и улыбался, будто его приласкали.
– Чего цветешь-то? – грустно сказал я. – Лез бы дальше, ломал бы позвоночник…
– Там почему-то холодно сделалось, как в космической пустоте. – Вячик начал зябко тереть голые локти.
– Ты там бывал раньше-то, в космической пустоте, чтобы сравнивать? – проворчал Арбуз.
– Два раза. На годовой контрольной по немецкому и когда сломал любимую универсальную отвертку папочки… – Да, у Вячика явно прорастало чувство юмора.
Мы постояли еще под громадным рельсовым кольцом, поразглядывали. Над этим сооружением, над темными макушками сосен стояло очень синее небо. И выпуклые желтые облака передвигались по нему, как плавучие острова. Солнца они не закрывали.
– Давайте обратно, – решил Арбуз. – Ту дорогу мы без нашего Амура все равно не найдем, он знает какую-то хитрость…
И мы пошли через рощу. Никаких ориентиров не было, просто мы чувствовали, в какой стороне Стекловск.
– Смотрите, – вдруг громко шепнул Ивка.
На толстом и сильно изогнутом стволе пониже густых веток висели круглые часы. Очень похожие на карманные (даже серебристая цепь тянулась в чащу кроны), только размером с таз.
– Ух ты! – Вячик присел от радостного изумления.
– Неужели идут? – снова шепотом спросил Ивка.
– Конечно. Секундная стрелка движется, – сказал Арбуз.
– Без пяти пять, – я глянул на свои часики. – Правильно.
– Кто же их заводит? – тихонько, даже с испугом спросила Настя. И поглядела на меня. Я глупо сказал:
– Наверно, на солнечных батареях. – Ясно было, что это не так. Это были просто часы какого-то великана из иного мира. Скорее всего, они провалились сюда сквозь его дырявый карман.
– А вот посмотрим сейчас, что за батареи, – заявил Вячик. И поплевал на ладони.
– Не смей, – быстро сказал я. Потому что он мог разрушить… ну, не знаю что. Но мог. Мне показалось – какую-то пирамиду, составленную из тончайших, невидимых стеклянных трубок…
Настя ухватила Вячика за рубашку.
– Сейчас получишь еще!
– Тетенька Настенька, я больше не буду!
– Дурень какой, сладу нет…
Оглядываясь на часы, мы пошли дальше, пересекли ложбину, поросшую высоким влажным папоротником и наконец оказались на краю рощи. Левее того места, где мы вошли в нее.
Город опять казался видимым сквозь волнистое стекло. Почти незнакомый, нездешний.
Я совсем уже было поверил этому сказочному превращению. Но встряхнулся. Не может быть сказки в той стороне, где Озм…
Мы тропинками и переулками спустились к речке. Пошли вдоль воды к Застеклянской улице. От воды попахивало чем-то вроде квашеной капусты. Короче говоря, отходами производства. Но все же Стеклянка была прозрачная, в ней водилась даже кое-какая рыбешка. И на глубоких местах купались.
Под ноги стала попадаться кирпичная крошка и битое стекло. До сих пор мы шли босиком, теперь пришлось обуваться. Прежде, чем надеть кроссовки, мы сели на мостки для полосканья белья, побултыхали ногами. Помахали ими в воздухе, чтобы обсушить. Когда вышли на берег, оказалось, что Ивка все еще сидит на мостках. На дальнем их краю. Согнулся. На спине его сияли солнышки и луны. Однако согнута спина была как-то невесело.
Я подошел. Настя за мной.
Ивка тихо болтал в воде ногами.
Настя сказала осторожно:
– Ивушка зеленая… ты чего над водой склоненная?
Он оглянулся, грустный такой. Мне показалось даже, что ресницы мокрые.
– Ивка, ты чего?
Другой бы набычился: «Ничего. Так просто…» А он сказал печально и честно:
– Вот… Мама и Соня сейчас как раз от города отъехали.
Я присел рядом.
– Ивка, они же ненадолго. Всего на две недели…
– Да… – Он рывком встал. Натянул кроссовки прямо на мокрые ступни. – Пошли…
У нашего дома, когда уже Вячик убежал в свой подъезд, Ивка вдруг взглянул на меня озабоченно:
– Алик… Я когда увидел те часы на сосне, сразу подумал про Геннадия Марковича. Надо навестить его и Арунаса. А?
