– Существуют превосходные витамины, – кивнул Врач.
– Скотина! – орала рядом баба. – Когда набрался? Выворачивай карманы!
Подло выли собаки, боцман грохотал по палубе сапогами. День явно начинал удаваться.
– Или галактика М 5, – никак не мог остановиться я. – Этакая раскрученная конструкция со светящимся придатком на конце внешней спирали. Протяженность ее, ты только представь, миллионы световых лет. Не хвост собачий. Такого существовать не может, но существует, факт.
– Хочешь поговорить об этом?
– Скотина! – орала баба. – Что с того, что карманы у тебя пустые?
На палубе упал боцман. Выли собаки, кто-то наверху закричал. Динамичная морская жизнь. «Воронцов-Вельяминов описал сто шестьдесят нетипичных галактик. – Меня несло. Мир, как мыльный фонарь, как невероятная радуга, разворачивался против часовой стрелки. – Звездные спирали, звездные шары, диски, а между ними бесконечные перемычки…»
– Мы тебе поможем, Кручинин.
Плевал я на его слова. Но Врач уже перехватил инициативу:
– Вальтер Бааде…
– Астроном, – кивнул я.
– Он тоже спорил с Рудольфом Минковски.
– О чем? – спросил я
– Вальтер Бааде утверждал, что звезды в шаровых скоплениях никогда не сталкиваются. Из-за расстояний. Они там слишком велики. А межзвездный газ – другое дело. Облака межзвездного газа столь колоссальны по объему, что попросту не могут не сталкиваться. Доказательств множество. И прежде всего в эмиссионных линиях спектра.
– Выиграл Бааде? – догадался я.
– В общем да, но Минковски напрасно отдал бутылку.
– То есть, Бааде оказался неправ. Он вернул должок?
– Не успел.
– Почему?
– Умер.
Глава шестая.
«Это шествуют творяне…»
Разбудили нас голоса.
Я решил, что Степаныч очнулся.
Сойдя утром с теплохода, мы никакой разумной жизни в окрестностях не обнаружили. Покосившаяся поскотина на опушке. Сероватый лишайник на серых жердях. Белый песок, весело рассыпанный под соснами. У заброшенного навеса – пирамида черного, рассыпающегося угля, прямо какой-то ужасный потусторонний Египет. Хозяин бывшего Дома колхозника был пьян. «Он завязал, – утверждал в дороге Врач. – У Степаныча – огромная сила воли». Но Степаныч был так пьян, что будить его не имело смысла. В неуютной комнатушке пахло сухой пылью, в глиняном горшке умирало дерево-ректификат, так мы решили по запаху. На бревенчатых стенах проглядывали сквозь слой пыли любительские натюрморты: битые сибирские фазаны, тетерева, рябчики. Сам Степаныч («У него огромная сила вол») валялся на черном клеенчатом диване, под рукой опорожненная бутылка.
Мешать мы не стали.
Выбрали домик ближе к поскотине.
Выгрузили на веранде продукты, Врач выставил коробку с пазлом.
Почему все чудесное происходит в Австралии, а не в заброшенных Домах колхозника? – думал я, отмахиваясь от случайного комара. Почему Архиповна предпочитает дальние страны, а не едет, скажем, в Бердск, где я мог бы отыскать ее на пляже. Что с того, что откроют они с Бредом Каллерманом возможность существования иной, внеземной жизни? Все равно это будет в Австралии.
Солнце сквозь легкую, горчащую дымку.
Запах перестоявших грибов. Стеклянные стрекозы.
Мудрить мы не стали. Перекусив, упали на нагретые солнцем спальники и уснули.
Мне снились какие-то пространства. Я чувствовал, они бесконечны. Из пронизывал свет, но они оставались темными. Я был так мал, что не мог заполнить и ничтожной их части. От квазара до квазара через весь Космос – вот истинный масштаб. А что я? Миллиарды световых лет. Моя малость выглядела ужасной.
– Эй, евреи!
Из-за рассохшихся перил на нас смотрел слабоумный.
Я страшно обрадовался. Куртизанка-партизанка нисколько не привирала.
Наивные глазки, нелепые косые бачки, запущенная щетина. Лариса Осьмеркина запомнила каждую деталь: почерневшая фальшивая цепь на шее… застиранная рубашка в горошек… Человека с такими глазами не убедишь в том, что Ахилл никогда не догонит черепаху. Апории Зенона такому не близки. Тем более что совсем недалеко, у покосившейся, поросшей лишайниками поскотины курили еще двое. Побитая иномарка упиралась погнутым бампером в телеграфный столб, правая фара высыпалась. Явно с тормозами проблемы. Покуривая, мужики лениво поглядывали в нашу сторону. Еще один вразвалочку шагал к дому Степаныча.
– Чего тебе?
– Нам бы веток сухих.
– Хочешь поговорить об этом?
– Ты что? – обиделся слабоумный. – Ветки нужны.
– Ну, иди, собирай, – разрешил Врач. И ободрил. – «
Слабоумный перекрестился.
Кажется, он не совсем понял Врача.
А меня поразил номер иномарки, уткнувшейся в столб поскотины.
– Эй, евреи!
– Чего тебе?
– Нам бы веток.
– На кухне газ есть.
– Он пахнет, – слабоумный показал грязный палец.
– «
– Не помню, – удивился слабоумный. – А что?
– Здорово запустил болезнь. Наверное, не слыхал об Арнольде?
– Да ты что? – ужаснулся слабоумный. – Никогда не слыхал. А что?
«А то!» – сказал Врач. Был у него такой приятель. Арнольд. Еврей лютый. Шел с работы, увидел толпу. Местные патриоты вышли на борьбу с жидами и масонами. На трибуне – тучные бабы в кокошниках, с топорами в руках. У микрофона – боевой лидер. Маленький, горбатый, кашляет. Продали жиды святую Русь! Арнольд начал проталкиваться к трибуне. На него шипели, но не останавливали. Так он поднялся на трибуну и попросил у боевого лидера микрофон. Тот остолбенел. «Люди добрые! – сказал Арнольд. – Знаю я, как примирить вас с евреями!» Тучные бабы в кокошниках побледнели от таких слов, сладко прижали к грудям тяжелые топоры. «Если ты о гафниевой бомбе, русскоязычный, то есть у нас такая, не сумлевайся!» – «Я не о бомбе. Я о любви. Знаю, как примирить вас». Патриоты замерла и тогда Арнольд возгласил: «Люди! Возлюбите евреев!» От таких слов самая тучная баба уронила топор на ногу боевого лидера и заплакала от беспомощности.
– Ты чего это? – совсем растерялся слабоумный.
И крикнул мужикам у машины:
– Рубик!
– Что тебе?
– Они не хочут.
– Чего они не хочут?
– Сухие ветки таскать.
– Ну, так скажи им, что я сказал.
– Я им говорю, а они все равно не хочут.
– Тогда сам таскай! – невежливо отозвался Рубик.
Слабоумный обиженно заморгал. Но я ему не сочувствовал.
Как раз в этот момент солнце спряталось за сосны, сладостно зашипело в море, и освобожденным от блеска зрением я увидел еще одного человека. Он сидел под сосной, в стороне от машины. Раскладывал ветки на старом кострище, обламывал сучки, тихо и блаженно улыбался. А левой рукой отгонял вьющуюся перед ним бабочку.
Настоящий ботаник!
– Эй, евреи!
– Чего опять?
– Разменяйте сотку.
