– Тебя я не одарю! – буркнула она и подумала, что многие боятся настоящей любви – сильной, искренней, яркой.
Когда их так любят, они пугаются и предпочитают что-нибудь умеренно-теплое, как бульончик для болящего. Любить самому проще, чем быть любимым. Сам ты любишь, когда тебе это удобно, помучаешься пять минут в день и все дела, а так тебя достают, дергают, грузят эмоциями, когда ты к ним не готов. Неужели и Багров такой? Нет, едва ли. Видимо, для него достижение цели важнее самой цели. Он человек процесса, а не результата.
Любовь, как известно, проявляется в мелочах и на мелочах же прокалывается. Слишком абстрактная любовь без бытовых проявлений – демагогическая фикция, речевое упражнение для нравственных заик, не более. У Багрова же с мелочами было все в порядке. Чего стоило одно его постоянное стремление накормить ее, Ирку. Прямо без пяти минут паж Бэтлы с его патронташем из булочек и шоколадок.
У «Приюта валькирий» Ирка ждала от Багрова хотя бы формального поцелуя в щеку, чтобы обвинить его в озабоченности, в комплексах или в чем-нибудь таком в этом духе. У нее давно заготовлена прекрасная колючая фраза, которая должна была просто втоптать Багрова в пол.
Увы, фраза так и осталась в полной и безраздельной Иркиной собственности. Матвей сдержанно сказал «Спокойной ночи!» и растаял. Ирка поняла, что ее раскусили, и обозлилась.
– Ненавижу некромагов! Сами гады, а глазки такие добрые-предобрые! – сказала она в пустоту.
Пустота поежилась, дохнула ветерком, покачала ветвями кустарника, однако возражать не стала. Ей не хотелось связываться с раздраженной валькирией да еще на ночь глядя.
Ирка стояла, сурово уставившись на звезды, которые, как елочные игрушки, запутались в вершинах сосен. Ей хотелось собрать воедино и проанализировать все впечатления вечера. Решительно выбросить и изгнать все лишнее, поняв наконец, зачем ей нужен Матвей и в каком статусе его воспринимать. В голове должен быть порядок. Хотя бы в голове, потому что на столе, в шкафу и других местах его точно нет.
Антигон нетерпеливо пыхтел рядом, переминался с ноги на ногу, изредка позволяя себе замечания, что ночью приличные люди спят, а не шляются.
– Мудрая мысля. Где-то прочитал или сам додумался? – спросила Ирка.
Она замерзла и собралась вскарабкаться по канату в вагончик, когда услышала подозрительный шорох. Отделившись от столба, к ней из темноты шагнул незнакомый мужик – высокий, плечистый и грузный. Ирка мысленно приготовилась к бою. Мужик подошел еще на метр. Внезапно Ирка поняла, что испугавший ее «мужик» – валькирия Таамаг, и нервно засмеялась.
– А, это вы, Таамаг! А я почему-то подумала… – начала она и, спохватившись, осеклась.
От валькирии каменного копья ее робость не укрылась.
– Что подумала? – спросила она басом.
– Ничего… Просто испугалась, – сказала Ирка виновато.
Взгляд Таамаг был сфокусирован на Иркином подбородке, но время от времени зорко всплескивал выше. Точно солдат выглядывал из окопа и сразу прятался.
– Ты меня с кем-то перепутала? И кого же наша малышка ждала? – напирала валькирия каменного копья.
Ирка молчала, понимая, что не сможет объяснить, в чем дело. Порой ложь предпочтительнее правды. Едва ли Таамаг будет счастлива услышать, что ее приняли за маньяка-культуриста.
Таамаг сверлила ее взглядом.
– Не хочешь говорить? Ну-ну… – угрюмо сказала она и, косолапя, как медведь, обошла вокруг Ирки.
– Рядом с тобой тьма! Я чую ее! Будь осторожна, одиночка! Мы тебя предупреждали! – прогудела Таамаг.
– Зачем вы пришли?.. – спросила Ирка.
Она знала, что в схватке с валькирией каменного копья у нее шансов нет, но не собиралась позволять унижать себя. Лучше погибнуть сразу, чем дать тиранить себя по кусочкам.
От столба отделился второй силуэт. Это был оруженосец Таамаг, такой же внушительный, как его властительница. В руке он держал щит. Учитывая, что сам оруженосец был в строгом костюме, да еще с радионаушником, щит выглядел нелепо. Оруженосца это, правда, не смущало. Он скользнул по Ирке ничего не выражающим взглядом и застыл с каменным лицом.
Ирка готова была поставить свое копье против банки со шпротами, что до знакомства с Таамаг парень работал в охране. Причем охранял, судя по солидному виду, не склад с лопатами.
– Мы на месте! Пока все чисто! – вполголоса сказал охранник.
– Вас понял! – отозвался наушник. Ирке показалось, она узнала голос оруженосца Филомены.
Ирка представила, что вместо забавного ворчуна Антигона за ней день и ночь таскается мрачный дядька, бормочущий в наушник, и решила, что ей еще сильно повезло.
– Не знаю, слышала ты или нет, но у Буслаева появился дарх. Пока он пуст, уничтожить его проще всего.
Таамаг подозрительно разглядывала Ирку, точно суровая мать, которая проверяет, не извалялось ли ее чадо в грязи вопреки родительскому наставлению парить в небесах и ни к чему не прикасаться.
– А что станет с самим Мефом? – спросила Ирка и тотчас испугалась, что выдала себя, назвав Буслаева Мефом. Безопаснее было назвать его «наследник» или по фамилии.
– А что с ним станет? Он будущий повелитель мрака. Чего с ним церемониться? – отрезала Таамаг.
– У Мефа цел эйдос. Мы не имеем права трогать человека, который не определился. Свет запрещает делать это, – не согласилась Ирка.
Таамаг раздраженно перебросила оруженосцу свое копье. Сделано это было так резко, что того спасла только профессиональная реакция. Он поймал древко в двух сантиметрах от переносицы. Ирка пригляделась, и ей почудилось, что великану уже один раз ломали нос. Он сросся, но немного в сторону.
– Свет слишком нежен. Его избаловали волшебные цветочки Эдема… Белые барашки, которые без опаски играют со львом. Наивные дураки! Рано или поздно инстинкты все равно дадут себя знать. По мне так вырви льву зубы, отпили когти, а потом играйся, – сказала Таамаг.
– Ослушаться света? – спросила Ирка растерянно.
Даже допущение этой мысли казалось ей кощунственным.
Темные, почти мужские усы на верхней губе Таамаг дрогнули.
– Запомни и никогда не забывай, одиночка! Валькирии не свет. Валькирии – мусорщицы света. Мы расчищаем завалы, выгребаем грязь. Да, это неприятно, да, смердит, но мы на это идем, потому что это нужно свету. Свет может позволить себе ходить в белых перчатках только потому, что существуем мы.
«Слишком много связных слов для Таамаг. Тут ощущается влияние Филомены», – подумала Ирка. Лозунги и напыщенные слова действовали на нее мало. Наверное, поэтому она и была одиночкой.
– Троил запретил нам трогать Буслаева – мы его не тронем. Но мы вырвем у змеи ее зуб. Отберем и уничтожим его дарх.
Таамаг сдвинула брови. Ирка заметила, что правая бровь у Таамаг гуще левой. Левую некогда обожгло огнем вместе со скулой, которая казалась мятой и красной, как кожица печеного яблока.
– А если не получится? Если дарх отберет эйдос? – сказала Ирка, сердцем угадывая правду.
– Пусть так. Мы разобьем дарх, извлечем из осколков эйдос и оставим у себя. Пусть у мрака окажется властитель без дарха, эйдос которого хранится у нас, валькирий! – ответила Таамаг.
Поняв, что они предусмотрели и такую возможность, Ирка задумчиво уставилась на верхнюю пуговицу своей собеседницы. Пуговица была янтарная, безвкусная, с искусственной осой внутри. Ирка впервые видела валькирию каменного копья без доспехов, в «гражданской» одежде. Ирка испытала к ней человеческую симпатию. Интересно, кем Таамаг была до того, как стать валькирией? Ведь, по логике вещей, она тоже, как и сама Ирка, сменила некогда ту, кто бился с мраком до нее и пал в бою.
Ирке смутно виделась продавщица привокзального магазинчика, которая в свободное время занималась чем-нибудь не романтичнее метания ядра. Некрасивая, вспыльчивая, легко распускавшая руки, она утешалась лишь тогда, когда ей удавалось наорать в магазине на пьянчужку или бросить кость бездомной собаке.
Ирке подумалось, что в целом идея валькирий недурна. Разбить дарх, который доставляет Мефу непрерывные муки, вытащить из него эйдос Буслаева и оставить у себя. Валькирии сумеют отразить
