Ожерелье Дриады

Оглушенный гигант застыл, испуганный яростью этой мелкой козявки – своего хозяина.

– Что это? – спросила Ната.

– Тебе сказало было русским языком: «клесь»! – передразнил карлик. – «Сусество» из Нижнего Тартара. Абсолютно безмозглый, как и вы все, но безумно живучий! Главное, что у меня с ним непрерывная связь. Особенно когда он выпьет хоть каплю крови! Понятно?

Ната поспешно кивнула. Она надеялась, что это успокоит Пуфса, но он рассвирепел еще больше.

– Что тебе понятно? Что такой тупой дуре вообще может быть понятно? – кривляясь, запищал он. – Светлые, конечно, подстрахуются. Не будут использовать маголодий, поставят заслоны от комиссионеров и вообще сделают все, чтобы мы их не нашли. И вот тогда ты будешь доставать моего клещика и сажать его на свою грязную руку, чтобы он укусил тебя! У тебя ненадолго будут появляться мешочки под глазами, но ты не сдохнешь! Я же всегда буду знать, где вы! И только попытайся потерять мою козявочку! Я тебя своими руками выпотрошу!

Ната, сглотнув, повторила, что все поняла. Победив брезгливость, она взяла клеща – неожиданно тяжелого, безмерно холодного и, вероятно, прожорливого.

– Остальным тоже ясно? – елейным голоском уточнил Зигги Пуфс.

Чимоданов и Мошкин уверили его в своей понятливости. Бородатый младенец махнул слабой ручкой. Появившаяся дверь открылась узко и косо, как рот у улитки.

– А теперь пошли вон, пока я не передумал! – приказал он.

Первым наружу выскочил Чимоданов, за ним, отстав на полшага, Евгеша. Нате же Прасковья хладнокровно подставила ногу. Разогнавшаяся Вихрова проехала животом по скользкому полу. Ощущая боль в содранной ладони, взбешенная Ната вскочила, чтобы оказаться нос к носу с Прасковьей.

– Чего тебе надо? Мы же на все согласились! – заорала Вихрова, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься на нее.

Насколько она была разъярена, настолько Прасковья хладнокровна. Казалось, что одной ее бабушкой была Снегурочка, а другой – Снежная королева.

– Пару слов! Мне нужен Меф!

– Ну и бери его! Подавись им! Я-то тут при чем? Я его сто лет уже не видела. Сегодня только встретились мельком, – огрызнулась Ната.

– Едва ли Дафна потащится в поход без него! Она у нас опекающая мамаша! Мне плевать, как ты это сделаешь, но если не устроишь – убей себя об стену!

Ромасюсик, вынужденный это озвучить, скривился, будто откусил кислое яблоко.

– Сдался тебе этот Буслаев, Прашечка! Я не андэстендю! Ты же и так уже тоску на него наслала! Недели две теперь места себе не найдет! – не удержался он, когда дверь, выплюнув Нату, сомкнула свой рот.

Зигги Пуфс перестал чесать голую ляжку.

– Откуда знаешь? – проворчала Прасковья, с ненавистью косясь на помидорные, внешне незаинтересованные ушки Пуфса и зашкаливающее честное, мигающее бюргерскими глазками лицо Тухломоши.

– Да так вот! Вчера всю ночь скоморошьи кости под домом шевелились, – наябедничал шоколадный юноша.

Пуфс осклабился.

– А я и не заметил! Это ж надо такую силу желаний иметь! – сказал он умиленно.

– И фотками Буслаева все стены себе оклеили! На одной даже помада была! Тридцать фоток скрытой камерой: на работе, на улице, в подъезде, и везде он урод уродом!.. И ведь даже не клевер! – продолжал ревновать Ромасюсик, обозначавший этим словом ум.

– Выключи звук! Ты, дрянь!!! – внезапно заорал он сам на себя и трусливо зажмурился. Он всегда безошибочно ощущал время очередной взбучки.

Несчастная болтливая шоколадка стояла по стойке «смирно», ожидая оплеухи. И, разумеется, дождалась. Прасковья с омерзением вытерла запачканную шоколадом ладонь и, круто повернувшись, ушла к себе. Очередь суккубов и комиссионеров метнулась в разные стороны – точно нож рассек сливочное масло.

Ромасюсик всхлипнул.

– Одного не могу понять: зачем Прасковье Мефодий? Что он – самый красивый, самый умный? Зуб у него отбит, и подбородок колючий, и папашка у него алиментщик! Да ты лучше этого Буслаева в тысячу раз! – стал утешать его Тухломоша.

Он стоял рядом и, склонив голову, со скрытой иронией разглядывал Ромасюсика. Шоколадный юноша перестал всхлипывать и скромно улыбнулся. У него действительно сохранялись кое-какие заблуждения на свой счет.

– Ну, может, не в тысячу… – сказал он робко.

– Зято вкюснее в тюсясю! – убежденно проговорил гигант Зигя.

Улыбка Ромасюсика затерялась в трясущихся желейных дебрях его щек.

Глава 5 Угонщики трамваев

Во что человек верит, то он и есть, а сложнее рассуждать – только путаться!

Эссиорх

Трамвай подошел почти неслышно – светящийся, почти пустой красный вагон. Казалось, сумеречная дождливая Москва играет им, гоняет его точно яркий мяч – туда-сюда, из одного района в другой. В плоских асфальтовых лужах отражались его яркие отдувающиеся бока. Трамвай остановился, негромко звякнул электрическим голосом и распахнул двери.

Еще минуту назад Даф и не планировала в нем ехать. Да и настроение было самое нетрамвайное, а скорее автобусное или метрополитеновское. Трамвай, в конце концов, романтический вид транспорта, троллейбус – философско-гудящий и усато-тараканящийся, а вот об автобусе и метро этого уже не скажешь. Они удобны, безлики и безнадежно функциональны. В трамваях ездят редакторы и поэты, которым плевать, куда идет вагон; в автобусах же тухлые прагматики, у которых почти наверняка в глубине кармана заготовлен на будущие времена ламинированный прямоугольник собственного водительского удостоверения. Ну это, конечно, когда есть выбор, на чем ехать. Когда же выбора нет – не считается.

Свободных сидений было много. Даф села в самом конце вагона и стала смотреть в окно. За стеклом шевелилась темнота. Вагон покачивался, звякал и скользил по рельсам куда-то в срединные районы Москвы, граничащие с наружной частью Садового кольца. Люди, входившие в вагон на остановках, все как один были с яркими желтыми зонтами. Они стояли и встряхивали ими, разбрызгивая капли первого за последнюю жаркую неделю дождя.

«Бывает же такое! Просто заговор желтых зонтиков! Хоть бы один синий или полосатый!» – рассеянно подумала Даф.

На всякий случай она проверила и убедилась, что люди самые обычные. Ни суккубы, ни комиссионеры, ни прочие шпионящие гадики. Большинство даже не поэты. И между собой, разумеется, все незнакомы.

Даф честно прикинула вероятность десяти желтых зонтиков подряд и поняла, что само собой такое может случиться раз в миллион лет. С другой стороны, само собой в этом мире ничего не происходит, и можно не заморачиваться.

Депресняк свернулся у нее на коленях и, томно перебирая передними лапами, ржаво мурлыкал. Под новым комбинезоном горбатились сложенные крылья. Затем кот закрыл глаза и, сделав миру большое одолжение, согласился уснуть.

Дафне тоже хотелось задремать. Она плохо спала вот уже вторую ночь подряд. Рука, порезанная мечом Мефодия, ныла. Ей снились бредовые сны и навещали чужие мерзкие мысли. Все же хорошие мысли, точно сговорившись, отодвинулись. Видимо, им неприятно было подходить к ней, как чисто одетого человека не тянет обнимать того, кто только что вылез из канализационного люка.

Мефодий был в «Пельмене», куда его вызвали подменить Памирджанова, захворавшего хроническим воспалением хитрости. Смена его заканчивалась не скоро, и Дафна решила побродить по городу. Тут-то и застал ее дождь.

Глядя на лиловую полоску дождящего неба, которая с каждой минутой все сильнее заваливалась в фиолет, Даф думала об Арее. Нельзя сказать, чтобы он очень обрадовался, увидев их в секретном убежище