Корнелия был именно Корнелий.
– Ага! Попались! Встать! Руки за голову! Проверка документов! – заорал он.
На Корнелия вскинулись сразу две пары раздосадованных глаз. Выключенный чайник на плите закипел сам собой. Корнелий забеспокоился.
– Эй! Это шутка была! Что вы на меня уставились, как злобные сычи на дохлую лошадку? – спросил он тревожно.
– Сычи лошадок не едят, – сказал Эссиорх.
– Чего, так плохо? Хотя тебе лучше знать!.. Что у вас тут? Бунт зверушек? Моська в сговоре со слоном дают Крылову тему для новой басни?
Улита напряглась. Существовал целый ряд животных, домашних и диких, упоминаний о которых она не переносила.
– И кто тут слон? – поинтересовалась она подчеркнуто спокойно.
Чайник на плите выкипел и намертво приварился к решетке.
– Разве непонятно? Эссиорх! У, хобот слонячий, отвернись от меня! – поспешно нашелся Корнелий.
Сравнение с моськой Улиту более-менее устроило. Эссиорх же из себя выходил долго. Во всяком случае, Корнелий научился улавливать момент, когда надо улепетывать.
– Ты никогда не задумывался, что люди могут иметь право на свободу от твоего присутствия? – спросил Эссиорх.
Корнелий озадачился. Об этом он действительно размышлял редко. Окружающий мир для него был корнелиецентричен. Он выключался, когда связной закрывал глаза, и послушно ждал его пробуждения. Даже солнце и то переставало светить, когда Корнелий на него не смотрел.
Корнелию захотелось брякнуть, что людей он тут не видит, а видит одного хранителя и одну ведьму, но в этот момент дверной звонок решительно произнес: «ДЗВИААК! ЧИУ-ЧИУ!»
«Чиу-чиу!» являлось началом мелодии, которая должна была играть, но вечно куда-то западала. Эссиорх покорно встал, всхлипнув расшатанной табуреткой, и отправился открывать. На площадке стоял мужчина в светлом льняном пиджаке. Круглое, циркулем вычерченное лицо с двумя ямками на щеках. Брови – короткие щетки.
– Привет, Ратувог! – с удивлением поздоровался Эссиорх.
Ратувог молча сунул ему твердую ладонь. Руку всегда стискивал так, словно предполагал у того, с кем здоровался, наличие многих лишних костей. Хотя Эссиорх был, по-моему, единственным, кому это нравилось.
– Проходи! – пригласил Эссиорх, посторонившись.
Ратувог проходить отказался, но в коридор все же продвинулся и тотчас закупорил его. Он был вовсе не громоздким и не особенно мускулистым, но везде, где он оказывался, сразу становилось тесно.
– Я по делу! – сказал он.
Эссиорху это и так было ясно.
– В общем, тема такая, – решительно продолжал Ратувог. – Есть девочка, сирота. Три с половиной года. Родители погибли в аварии. В опеке у дяди и тети. Девчонка нервная, часто плачет, заходится. Тетка и муж ее успокаивают: хлещут ее чем попало – мокрым полотенцем, ремнем. В последнее время стали еще и сигаретами прижигать.
У Эссиорха расширились ноздри.
– Чем-чем прижигают? – переспросил он.
– Ты не ослышался, – сухо подтвердил Ратувог.
Эссиорх уже обувался, терпеливо шнуруя высокие ботинки.
– А тебе самому нельзя? – поинтересовался он.
Ратувог пошел пятнами.
– Видишь, тут какая штука. У меня запрет на насилие под угрозой потери крыльев! Я нарушал его дважды. Это будет последний, – выдавил он.
– Мне кажется, Троил бы понял, – заметил Эссиорх.
– Он уже два раза понимал. Нельзя же бесконечно! А когда кто-то мучает детей, меня капитально срывает. Я боюсь, что с этими двумя уродами могу наломать дров, – сказал Ратувог.
– А я спокойный? – спросил Эссиорх.
– Ну, ты хотя бы притворяешься, – утешил его Ратувог.
Подпрыгнув, Эссиорх ладонью сбил с высокой вешалки мотоциклетный шлем и поймал его у самого пола. Движение было отработанным. Кожаную куртку он захватил с собой.
– Ясно, – кивнул Эссиорх. – Адрес помнишь?
– Коровинское шоссе. Сразу после развилки с Дмитровкой второй дом. Квартиру скажу, как только вспомню.
– А вспомнишь-то скоро?
– Уже на подходе. Вот тут вертится, – сказал Ратувог и пальцем ткнул себя в центр лба.
– Ты куда? Уходишь, что ли? – завопил из кухни Корнелий.
Эссиорх быстро поднес к губам палец, торопливо выскользнул из квартиры и прикрыл дверь.
– Ты его с собой не берешь? – спросил Ратувог.
– Я человек мирный. Мне не нравятся боевые вопли, пальба маголодиями по стоп-сигналам подрезающих нас таксистов и крики «на шесть и по хлопку!», адресованные всякой выпивающей компании, – пояснил Эссиорх.
Ратувог с интересом наблюдал, как он отковывает мотоцикл от липы и откатывает его. Когда Эссиорх завел мотоцикл, инструктор боевых маголодий присел и с интересом понюхал дергавшуюся выхлопную трубу, из которой вместе с дымом вылетали непереваренные капельки бензина.
– Занятный способ перемещения, – сказал он, улыбаясь.
Эссиорх позволил мотоциклу прогреться, включил фару и энергично повернул ручку газа.
– Я сообщу тебе, как все получилось, – пообещал он. – Пока!
Ратувог молча махнул ему рукой. «Пока!» и «Привет!» были для него словами абстрактными, не несущими никакого содержания, кроме эмоционального. Эмоциям же Ратувог не доверял.
– Третий этаж слева! – крикнул он вслед.
Дороги были полупустыми, светофоры дружелюбно зеленеющими, и до Коровинского шоссе Эссиорх добрался минут за двадцать. По дороге он даже успел сделать один телефонный звонок.
Нужный дом он нашел сразу. Поднялся, отыскал квартиру и, не услышав отзвука после нажатия на кнопку звонка, энергично постучал. Грузные шаги. Сопение. Чувствуя, что кто-то смотрит в глазок, Эссиорх нетерпеливо подбросил мотоциклетный шлем, яркий, как апельсин.
– Ну! Открывать будем?
– Чего надо? – спросили у него хмуро.
– Разговор есть! – ответил Эссиорх, ощущая себя мелким бандитом.
– Так говори! – настороженно ответили ему с той стороны, но дверь все же открыли.
Вход в квартиру загромождал огромный молодой мужик с мятым лицом. По центру груди сбегала узкая струйка влажных волос. Пузо его, колтыхаясь, занимало весь дверной проем.
– А ты кто? – поинтересовался он, напирая пузом на Эссиорха.
Кто он такой, Эссиорх пояснять не стал. Информация была явно лишней.
– Девочку бьешь? Сигаретой прижигаешь? – спросил он.
Он мог бы не спрашивать. Ему достаточно было взгляда, чтобы определить правду. В конце концов, он был хранитель. Это человек видит только поверхность океана и лишь догадывается о том, что лежит ниже. Хранитель же видит и толщу, и дно, и то, что на дне.
Маленькие глазки мужика засверлили тревогой. После этого его внезапно замкнуло, и он задал самый банальный из всех мужских вопросов, свидетельствующих обычно о полном отключении головного мозга:
– Слышь, парень, ты вообще знаешь, кто я?
Эссиорх не знал, но догадывался.
– Редкостная дрянь! – предположил он.
