стремительно спикировала к балкону. Через мгновение палач уже стоял на нем, а простыня, подобно плащу, обвивала его плечи.
– Вот мы и встретились! Скоро ржавая кровь потечет в ваших жилах! – пробулькал палач.
Бледная, покрытая зелеными пятнами рука прошла сквозь балконное стекло, даже не разбив его, и сорвала штору. С глухим ударом упал металлический карниз...
Ребята прижались к стене. Случайно Мокренко нажал затылком на выключатель – свет было вспыхнул, но в следующий миг лампочка лопнула. Одновременно с этим погасло и электричество в нескольких соседних домах. Лишь слабый лунный свет пробивался снаружи, очерчивая окно, и в этом синеватом свете отчетливо виден был стоящий на балконе силуэт палача, завернутого в черную простыню.
Раздувшееся лицо палача прижалось к самому стеклу. Его мелкие изъеденные зубы скользили во рту подобно двум встречным лезвиям бензопилы.
Синяя ладонь снова проникла через стекло в комнату и нажала на ручку. Балконная дверь с треском распахнулась, впустив с улицы ледяной сквозняк. Костистая нога шагнула в комнату.
Красноглазый палач расхохотался. Его сухой палец, протянувшись, нацелился точно в грудь Фильке.
– Ты будешь первым! – пробулькал мертвец. – Подойди ко мне сам – ржавая кровь потечет по твоим жилам. Ты будешь бессмертным... мертвым и бессмертным. Ибо тот, кто не изведал еще смерти, не может ничего знать и о бессмертии!
– Я не хочу! Нет! – крикнул Филька, но мертвец не слушал его.
– Разумеется, днем в гробу холодно и сыро, но зато ночь вся будет твоя – и, встав из могилы, ты сможешь разрывать зубами всех, кого встретишь! Для тебя будет неважно, кто это – бывший одноклассник или родной брат, все станут для тебя равны. Все станут твоей добычей, – продолжал палач.
– Нет, не все!
– Все, поверь, все... Второй я укушу тебя! И с тобой случится то же самое... – Палец мертвеца указал на Аньку.
Петька Мокренко слегка воспрянул духом, соображая, что раз он не будет первым или вторым, то, возможно, очередь до него вообще не дойдет.
– А вот это ты напрасно, толстячок. В гробу я слегка исхудал, да и мои новые слуги захотят есть... – Палач с ухмылкой кивнул на Фильку с Анькой. – Так что не волнуйся. Ни одной твоей косточки не пропадет напрасно. Все поглощенные тобой бутерброды пойдут в дело...
Петька задрожал.
– Как мне тошно было лежать в гробу все эти сто лет. Я хотел убивать, я выходил из могилы, но ничего не мог. Мои руки проходили сквозь тела тех, кого я хотел схватить, а зубы смыкались на пустом месте. Люди же даже не замечали, что я нападаю на них, и продолжали идти как ни в чем не бывало... Если бы не черная простыня, которую ты достал из могилы и после вернул мне... Ну все, хватит болтать!
Черная простыня хищно затрепетала за спиной палача, вздыбившись подобно мрачному крылу. Его руки, удлиняясь, устремились к ребятам. Но тут в самый последний миг в памяти Фильки вдруг что-то всплыло.
– Надо перекреститься! – крикнул он. – С нами крестная сила!
Услышав ненавистное слово, палач отпрянул. Его ладони замерли в воздухе. Этой короткой заминки оказалось достаточно, чтобы Филька осенил себя крестным знамением. За ним перекрестилась Анька, а перепуганный Мокренко, никогда прежде в жизни не крестившийся, не смог правильно сложить пальцы и перекрестился с левого плеча, не осенив крестом правое.
Палач, зарычав, прикрыл ладонью глаза, словно спасаясь от яркого света.
– Других не вижу! Тебя вижу! – заревел он и прыгнул на Петьку. Но еще раньше Филька сбил неуклюжего толстяка с ног и, схватив его руку, положил на него правильный крест.
Теперь палач не видел всех троих и лишь рыскал по комнате, вытягивая руки и стремясь нашарить ребят вслепую.
– Смываемся! – шепнул Филька.
Они рванулись было к дверям, но палач энергично мотнул головой, едва не отвалившейся от такого движения, и тотчас две склизкие гробовые доски легли поперек двери. Еще один кивок палача – и громадные гвозди с треском вонзились в доски.
– Из этой комнаты никто не выйдет! – прохрипел палач. – Никто! Я буду искать вас, пока не найду! Простыня – приготовься!
Простыня, сорвавшись с его плеч, взлетела и повисла неподвижно под потолком. Филька понял, что, когда палач прикажет, она упадет на них сверху и, закутав, станет душить.
Вновь нахлобучив на себя голову, палач продолжил эту страшную игру в жмурки.
Пол трясся. Книги градом слетали с полок. Балконное стекло, прежде целое, теперь треснуло по всей длине. В панике друзья метались по комнате, спасаясь от вездесущих холодных рук мертвеца.
В суете этой ночной гонки Филька внезапно вспомнил о ловушке, которую они устроили для мертвеца и о которой теперь почти забыли – слишком сложно было поверить, что может существовать нечто, способное остановить этого покрытого зелеными трупными пятнами монстра.
– Круг! – заорал он. – Круг! Вставайте в него!
Под ковром, в том месте, где снаружи на ворсе был большой яркий круг, лежала свернутая кольцом веревка. Прыгнув в круг первым, Хитров затащил туда Аньку. Мокренко, преследуемый извивающейся рукой мертвеца, вбежал в круг на четвереньках.
Рука мертвеца устремилась к ним, но замерла, встретив неведомую преграду. Раз за разом палач с ненавидящим бульканьем бросался на нее, но стена, которой никто из ребят не видел, не пускала его.
Тогда мертвец стал обходить ее по кругу, проверяя, нет ли где зазора. Обойдя почти весь круг, он наконец нашел проход – место, где веревка не смыкалась. Похоже, под ковром она сбилась и круг нарушился.
Торжествующе захохотав, палач прыгнул внутрь круга. Анька с Петькой выскочили из него первыми, Филька же хотя и перешагнул веревку, но отчего-то замешкался, и тотчас холодная рука ухватила его за ворот. Горло сдавило, и он помчался прямо навстречу скользящим в открывшейся пасти зубам. Казалось, уже ничто не сможет спасти его, но ковер вдруг взвился снизу и с головой окутал мертвеца. Истрепанная веревка захлестнулась вокруг ковра, сдавливаясь с каждым мгновением все теснее. Жуткий, леденящий душу вопль заполнил комнату. Ледяная рука разжалась. Один из ее пальцев, которым она случайно задела веревку, потемнел и обратился в прах.
Ребята, сброшенные с ковра, когда он резко рванулся из-под их ног, лежали на полу, с ужасом наблюдая за огромным, торчком стоявшим свертком, из которого доносились угрозы.
Теперь весь мертвец был завернут в ковер, из которого тщетно пытался вырваться, изрыгая страшные проклятия.
– Нет! Нет! Ничто не может убить меня! Ненависть бессмертна! Гроб не остановит меня! Я вырвусь и из преисподней! Простыня! Где моя простыня? – кричал палач, но голос его становился все слабее, пока не затих совсем.
Сверху, с потолка, яростно и грозно колеблясь в воздухе, упала черная простыня, накрыв ковер и веревку. В комнате что-то ослепительно полыхнуло. В глазах у Фильки, как всегда бывает при внезапном ослеплении, пошли разноцветные яркие круги. Когда же они исчезли, он, продолжая испуганно щуриться слезящимися глазами, увидел, что ковер сгинул вместе со своей добычей. Вместе с ковром исчезли черная простыня и истрепанная веревка.
Лишь темный оплавленный камень лежал на том месте, где минуту назад происходила схватка потусторонних сил. Несколько мгновений спустя исчез и камень, изойдя тонкой струйкой пара...
Но долго еще, очень долго ребята не могли отвести взгляд от этого грозного места, где теперь ничего уже не было, кроме небольшого темного следа на паркете, оставшегося после яркой вспышки...
Они еще не совсем пришли в себя, когда из шкафа донесся звук обрушившейся полки и оттуда, вместе со сложенными там Филькиными свитерами и майками, буквально вывалились Усачев со Стуловым. Непонимающе озираясь, они сидели на полу, сохраняя на лицах то самое зеркально- бессмысленное выражение, которое было у соляных фигурок.
