врываться. Похоже, пока он стремился только запугать их. Снаружи донесся скрипучий смешок, в котором не было ничего человеческого.
– Что нам, всю жизнь дверь подпирать? Теперь и в коридор не выйдешь... – воскликнула Анька. – А твои родители, Петька? Они встанут – и Тетлуцоакль на них нападет.
Взглянув на часы, Петька замотал головой:
– Не нападет. Скоро Тетлуцоакль уйдет и до ночи не появится.
Филька недоверчиво хмыкнул.
– С чего ты решил, что он уйдет? Или ты ему скажешь – ха-ха! – «три-три, вне игры»? Или «четыре- четыре, я на перерыве»?
Обидевшись, что ему не верят, Петька кинулся к столу и, скомкав, бросил им листок бумаги, на котором его неуклюжим почерком, с завалом букв влево, было нацарапано:
– Чего это такое? Расписание автобусов? – поинтересовалась Анька.
– Сама ты расписание! Первая цифра после даты – когда Тетлуцоакль появляется, вторая – когда исчезает.
Филька почесал нос. Судя по тому, что Петька был до сих пор жив, он не врал.
– С полуночи до первых петухов... Вся нечисть появляется именно в эти часы, – протянула Анька.
– А днем? – спросил Хитров.
Петька посмотрел на него так кисло, что стало ясно: он понятия не имеет, куда девается Тетлуцоакль днем, и меньше всего хочет это знать.
Не отпуская двери, друзья напряженно вслушивались в шорохи. Тетлуцоакль с негромким стуком шагал по линолеуму, изредка издавая гортанные звуки.
«Хорошо, хоть он не проходит сквозь стены», – подумал Хитров с облегчением и тотчас усомнился в этом. Петька говорил, что Тетлуцоакль с каждой следующей ночью становится все сильнее. Когда его видела Анька, он был так слаб, что еле ходил, и она легко сбросила его. Теперь же сил у него столько, что они втроем едва смогли удержать дверь. Что же будет завтра, послезавтра, через неделю? Какие еще способности откроются у пробужденного к жизни древнего демона?
Выясняя, нельзя ли увидеть Тетлуцоакля в щель, Хитров быстро лег на живот и попытался заглянуть под дверь. Бесполезно... Дверь упиралась в порог. Все, что Хитров сумел разглядеть, – это мелькнувшую черную тень...
Ближе к шести утра Тетлуцоакль издал негромкий скрежет. Дверь в последний раз содрогнулась, а потом все стихло. Выждав несколько минут, ребята выглянули в коридор. Обувной ящик был перевернут, длинный плащ из болоньи разодран в клочья. Но главное было не это. На обоях возле самой двери, на высоте примерно сантиметров тридцать от пола, был жирно начертан таинственный знак.
На всякий случай Хитров удержал его в памяти. Потом, вспомнив про иглу, которую метнул в него Тетлуцоакль, обернулся и посмотрел на дверь. Игла исчезла. Вполголоса охая, Петька бросился наводить порядок. Похоже, своих родителей он опасался ничуть не меньше, чем Тетлуцоакля.
«Пора брать инициативу в свои руки, не будь я Хитров!» – решительно сказал себе Филька.
– Мокренко, дай мне ожерелье, а сам выспись! – велел он.
– Зачем? – удивился Петька, перестав заталкивать изрезанный плащ под диван, где он надеялся спрятать его от родительского взгляда.
– Я тоже хочу знать, зачем... Зачем Тетлуцоакль охраняет ожерелье? Что в нем особенного? Какая тайна с ним связана? Почему из-за него был замурован колдун? У нас есть один-единственный ключ – эти древние пластинки, которые ты снял с мумии.
– Уговорил, – буркнул Петька. – Бери! Только учти: сегодня ночью Тетлуцоакль заявится к тебе.
– Знаю. Этого-то я и хочу, – сказал Филька.
Друзья разом повернулись к нему. Кажется, они решили, что он спятил. «Вероятно, так оно и есть», – подумал Хитров.
Вернувшись из школы, Филька тщательно запер все двери – страх, что Тетлуцоакль где-то близко, не оставлял его ни на секунду, – сел за стол и, перевернув коробку, вытряхнул ожерелье себе на ладонь.
Всех пластин было тринадцать. По краям каждая была украшена небольшими темными камешками, а остальную поверхность покрывали неразборчивые знаки. Но это только с одной стороны – с другой же на пластине обнаружились небольшие пиктограммы, изображавшие человечков в разных положениях. Это Фильку слегка обнадежило: если с иероглифами не разберется, так хоть рисунки что-то подскажут.
Капнув на тряпку керосина, Хитров принялся оттирать ожерелье, надеясь, что снимет налет и сможет разобрать знаки. Однако пластины потускнели так сильно, что за двадцать минут Хитров смог оттереть только половину одного лепестка. На тускловато-желтом фоне проступили маленькие фигурки.
На первом рисунке был изображен худой человек с прямыми плечами, у которого на голове была высокая шапка, похожая на перевернутый кувшин. На втором рисунке тот же человек сидел на троне, а вокруг, уткнувшись лбами в пол, разместились еще фигурок десять.
«Ага, этот тип, должно быть, фараон или вождь, а это его рабы».
Другие рисунки все были в том же подхалимском духе. Их можно было бы озаглавить: «Фараон на охоте», «Фараон на войне», «Фараон принимает мудрые законы». На предпоследнем изображении человек в высокой шапке лежал на спине, вытянув руки, а вокруг него явно в большой скорби толпились фигурки жрецов.
«Умер, и они его оплакивают», – с удовлетворением догадался Хитров, спеша перейти к последнему рисунку. У него было предчувствие, что именно он самый важный. Остальные ровным счетом ничего не объясняли, а лишь прославляли могущество и власть фараона.
На последнем лепестке фараона помещали в гробницу. Рядом с ним стояло странное существо с головой собаки и телом человека и что-то клало на грудь усопшего. Что-то вроде свитка или футляра. Делало оно это правой рукой, а на левой ладони у него что-то сидело... Подробнее рассмотреть было нельзя. Все мелкие черточки стерлись.
Несколько минут Хитров размышлял, что это может означать, но так и не сумел разгадать этот ребус. Пока он рассматривал пластинку, Нуль-Хвоста все время вертелась рядом и, прячась за монитором, недоверчиво шевелила усами. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке и, несмотря на обычное любопытство, так ни разу и не подошла к ожерелью.
– Чего нюхаешь? Нюхать всякий может! Ты лучше посоветуй! – проворчал Филька, набирая номер телефона. – Ива... Простите, Аню можно? – поправился он.
Но Аньки дома не оказалось, у Петьки же к телефону подошла его мать и на просьбу позвать его с чувством брякнула трубку на рычажки...
– Крайне приятно было с вами пообщаться! – поблагодарил Хитров мерно пищащую трубку и, захватив с собой ожерелье, вышел из квартиры.
Он знал только одного взрослого человека, который мог выслушать его и дать толковый совет. К нему он теперь и направлялся. Больше ему не с кем было посоветоваться.
Почти все городские диггеры, как начинающие, так и опытные, знали Кладоискателя. Этот прямо-таки незаменимый человек всегда был в курсе всего, что происходило под землей, хотя и не слишком спешил делиться своими тайнами. Во всяком случае, с посторонними. Своим он рассказывал все. Правда, это надо было еще заслужить, чтобы Кладоискатель признал своим. Тех чайников, что сунулись под землю раз пяток и задрали нос, он и на дух не переносил. Не переносил он кабельщиков, и медальщиков, и прочее мелкое жулье, видящее в Подземье лишь место, где можно поживиться и укрыться от закона.
Этого странного сморщенного старика в нелепых круглых очках с зелеными стеклами уже не первое десятилетие в солнцепек и в мороз можно было встретить на скамейке у магазина «Нумизмат». Чаще всего перед ним стоял столик, на котором в определенном порядке были выложены старые монеты, значки и медали. Он менял их, продавал, оценивал и занимался иными подобными операциями.
Взглянув на пожилого нумизмата в круглых очках, с вечно лежащим возле его правой руки пузатым
