привели меня в норму, но теперь, когда я был вновь обречен на ничего-не-деланье, дневной кошмар вернулся с удесятеренной силой. Минутный отдых сделал кошмар невыносимым.
Я попытался заговорить, но получилось лишь неразборчивое бормотание, утонувшее в ватной тишине. Я видел, как неузнаваемо изменился командир. Своими движениями, напряженными мышцами, заостренными скулами он напоминал скалу... Гот чувствовал себя хуже всех. Молодой, всегда подвижный и веселый, он плохо переносил ожидание. Особенно в эту ночь.
Чтобы хоть как-то выбраться из состояния депрессии, нам надо было говорить. Каждый мучился, одолеваемый своими собственными мыслями... Хотя постепенно каждый из нас приближался к тому состоянию, за которым продолжать молчать было равносильно самоубийству. До Дакоты мы обычно всегда, находясь в секрете, коротали время за разговорами, взаимно изливая друг другу страхи, воспоминания, планы. Это помогало нам держаться вместе, лучше узнавать друг друга. Это отгоняло страх, скрывавшийся глубоко, в дальних уголках подсознания каждого из нас. Страх показать товарищам свою боязнь смерти. И теперь, когда, чтобы очиститься и сбросить с себя оковы "кошмара Дакоты", нам надо было просто по- человечески поговорить и выплеснуть одолевающие нас мысли наружу - никто не решился на это...
Всех переполняли видения недавнего кошмара; кипящая магма, испускающая свое зловонное, обжигающее дыхание с примесью запаха тухлых яиц.
Молодой офицерик, совсем мальчишка, его лицо с улыбкой, кровь, текущая из простреленного лба и медленно заливающая остекленевшие, широко, в немом вопросе раскрытые глаза... Я хотел и не мог понять... Я часто убивал, и это не оставляло во мне никакого осадка, разве что неприятный сон на следующую ночь. А тут... Я мечтал, чтобы эта ночь поскорее закончилась. Но не знал, закончится ли она или будет преследовать меня вечно??? В моем раздираемом противоречиями мозгу крутился один большой кошмар. Город, поглощенный камнем. Кадет, падающий с широко раскинутыми руками.
Почему-то два видения сливались в один большой кошмар...
Почему? За что?
Тогда у меня не было ответа на этот вопрос.
Да и сейчас я не смогу ответить на него...
Внезапно до нас донесся негромкий свист. Один из командиров отделений подавал сигнал...
Мы вздрогнули, напряжение стало невыносимым. И тут в тишине ночи мы услышали чьи-то шаги. Через мгновение раздался треск веток под чьими-то ногами. Кто бы это ни был, но он шел ничуть не таясь. Он пробирался сквозь заросли, производя невероятный шум. Мы с Готом обернулись на звук и вскинули автоматы. Это был рефлекс, выработавшийся за годы войны. На время кошмар был забыт. Мозг заполнил единственный вопрос кто там спускается с гор? Зачем?
Гейнит не стал оборачиваться. Он наблюдал за долиной. Спускавшийся с гор прошел всего в шести футах от нашего укрытия. Футах в десяти от нас, на склоне откоса, находилась свободная от кустов полянка. Мы ждали, пока непрошенный гость выйдет на нее. Наконец кусты у края поляны зашатались, и из них пошатываясь вышел... НУЛЕВИК!!!
Гот вздохнул, со свистом выпустив воздух сквозь плотно сжатые зубы. Гейнит с виду остался невозмутим. Я сначала чуть не рассмеялся, затем на смену облегчению пришло удивление... НУЛЕВИК!!! Как он сюда попал? Я снял автомат с предохранителя - и тут опять засомневался - НУЛЕВИК??? - и я вновь поставил автомат на предохранитель.
В следующие секунды все смешалось в моей голове: откуда, как, ЗАЧЕМ??? - мысли теснились, наползая одна на другую...
Нулевик неуверенными, пошатывающимися шагами пересекал полянку. Сделав два-три шага, он остановился. Затем сделал еще два-три шага... Он чуть не полетел под откос, затем отступил, следуя рефлексу самосохранения. Отошел на пару шагов назад и опустился на колени...
Низко опустив голову, нулевик стоял на четвереньках, словно пытаясь зарыться ладонями в землю.
Гейнит отложил автомат и потряс головой, словно пытаясь прогнать наваждение. Затем, выругавшись, он пожелал, чтобы его черти прибрали в ад, если он поймет, откуда тут взялся ВОТ ЭТОТ. Но в любом случае нам необходимо немедленно от него избавиться. Если его заметят, то начнут внимательно прочесывать местность и раскроют нашу засаду.
Я чисто механически поднял автомат и прицелился... Но Гейнит знаком остановил меня, добавив, что все надо будет сделать без шума. Затем он отдал приказ Готу отвести нулевика в сторону и прикончить, не поднимая шума.
Гот отказался. Гейнит метнул на него яростный взгляд, и я даже сквозь очки ночного видения увидел, как лицо командира краснеет...
Гот еже до этого не ладил с командиром. Гот был прекрасным солдатом, смелым, как лев, ловким, быстрым, но при всем при этом невероятно упрямым. Он слишком любил действовать по-своему. Он думал и обсуждал приказы... во всех его действиях сквозила необъяснимая сентиментальность, из-за этого он не мог быть по-настоящему наджным членом нашей группы.
С самого начала, с первого дня, мы так и не смогли найти с ним общий язык. Если бы Квесторам позарез не требовались солдаты, его бы никогда не послали в коммандос. Нет, я ничего не могу сказать, в бою он был подлинным дьяволом, одним из лучших во всей армии, за это Гейнит ему многое прощал. Но Гот был... слишком деликатным... точнее не подберу слов... Он не смог превратиться в бездумную машину, способную убивать не раздумывая, направо и налево, а это было несовместимо с партизанской войной... Еще до этой стычки я часто думал, как долго он пробудет с нами.
Хотя с другой стороны, его поведение было вполне объяснимо... Он был наследственным полно- разумным. Немногие из полно-разумных связали свои судьбы с Квесторами. Когда-то он был кадетом и у него была прямая дорога в инструкторы и дальше... Имея почти свободный доступ во все архивы, он занялся, как мне кажется, от скуки, изучением истории Объединения, а это привело к тому, чтоон вскоре стал с отвращением относиться ко всему, связанному с Объединением. Тутто он и встретился с агентом Квесторов и поступил на службу к ним в архив. По прошествии двух лет он поступил в наш отряд коммандос. Но в отличие от большинства фронтовиков, сражавшихся на стороне восставших, Гот был движим не яростью, а, скорее... идеализмом... Поэтому мы никогда полностью не доверяли ему.
Что же касается Гейнита, то он вообще всегда ненавидел наследственных полно-разумных. И я его понимаю.
Он был членом шестерки, погибшей во время несчастною случая, произошедшего из-за халатности инженеров Объединения. Гейниту повезло, он уцелел. Объединение лицемерно принесло ему соболезнование и объявило, что с его. помощью создаст новый клон. Взамен погибшей шестерки. А он, как старший, возглавит его. Инженеры поздравили его, считая, что делают королевский подарок... А он не мог представить, как сможет работать с копиями погибших братьев и сестер... Вежливо поблагодарив администрацию, Гейнит вышел и... шел до тех пор, пока случайно не наткнулся на один из отрядов Квесторов.
Я понял, что Гейнит клокочет от ярости и вот-вот взорвется. Гот тоже почувствовал и передернул плечами, однако промолчал. Нулевик в принципе был безвреден, а Гот не хотел убивать просто так. За последние дни и так было пролито слишком много крови... В глазах Гота я видел зарево Дакоты, но я не испытывал к нему симпатии, ведь он нарушил святую святых - не подчинился приказу! Я вспомнил Мэйсона, человека, на чье место пришел Гот, человека, умиравшего на моих руках. Я привязался к Мэйсону и полюбил его, так с какой же стати я должен испытывать симпатию к человеку, пришедшему на его место.
Мэйсон работал историком в одном из архивов Объединения. С самого зарождения Квесторов связал с ними судьбу. Долгие годы он успешно работал, а потом Объединение раскрыло его... Ему повезло, и он бежал, но его семья... В общем, Объединение выместило свою злобу на ней.
Квесторы предложили ему возглавить один из отделов штаба, но он отказался и попросился на передовую, ему говорили, что для человека его возраста - пойти на передовую равносильно самоубийству... Но он упорно добивался- и попал в один из отрядов коммандоса. Несмотря на возраст, он отличался отличным телосложением и старался ни в чем не отставать от своих более молодых товарищей.
Сентиментальность и доброту он скрывал под маской неотесанного грубияна. Но по ночам, когда все спали, я слышал, как он плакал, уткнувшись в подушку. Более человечных людей я не встречал ни до, ни
