попала или бы этой, блядь, паленой водкой отравилась? А не сегодня, так через двадцать лет или сорок там на хуй. Тебе не по хую когда?
– Стоп, Олег! – сказал я и зачем-то погрозил пальцем, – Вот тут разберемся! Ты сказал что можно делать все. И даже на хуй убивать, потому что все равно все сдохнут, так? А хули ты раньше не убивал, если все равно все сдохнут? Противоречие на хуй-с! – я потер ладоши.
– Противоречие на хуй-с! – повторила девушка и хихикнула.
– Ни хуя и не противоречие. – Олег вытряхнул трубку на ковер. – Когда я сегодня убиваю, я избавляю от страданий, так? Они мне должны спасибо говорить. А тогда бы я отнимал жизнь на хуй, понятно?
– Стоять, блядь! – закричал я, – Стоп! Где граница? Нам осталось сколько? Три часа, да? А если бы осталось три дня?
– Я мать с отцом убил три дня назад.
Я на миг осекся, но продолжил:
– Ну хуй с ними, я не об этом…
– Не хуй. – строго поправил Олег, достал пистолет и навел дуло на меня, – Не хуй. Понял? Скажешь еще раз – избавлю на хуй.
– Да не о том, блядь, речь, – отмахнулся я, – где граница? Не три дня, а четыре, десять, полгода, десять лет? Где, блядь, эта граница безнаказанности, за которой можно творить насилие, прикрываясь скорой и неизбежной смертью?
– Ты, Колян, сам ответил только что. – сказал Олег. – Граница безнаказанности. Понял? Сейчас кто тебя накажет? Никто. А тогда?
– Стойте! – сказала девушка, – Значит если никто не накажет, то можно делать любое зло любому человеку?
– А почему зло на хуй? – спросил Олег, – Я добро делаю. Избавляю. На хуй вообще нужна жизнь? Вот тебе на хуй нужна?
– Я люблю жизнь. Мне было в кайф жить. – сказала девушка.
Олег прищурился.
– Не пизди. Не до хуя у тебя было кайфа, верно, бля? С матерью собачилась, от подруг говна ждала, от мужиков шарахалась. Придет – давала, уйдет – рыдала. Вены в шестнадцать лет резала?
Девушка обиженно замолчала и спрятала левую руку за спину.
– А кто ты, блядь, такой чтобы решать за каждого – жить ему или нет? – возмутился я. – Бог что ли?
– Выходит бог. Потому что если бог есть, то хули он мне это позволяет? Значит я, блядь, и главнее.
– Парни, – сказала девушка, – А ведь мы все подохнем…
– О… Пошла хуйня по кругу. – вздохнул Олег.
– А детей жалко. – добавила она.
– У тебя чего, дети есть?
– Нет, я вообще…
– Вообще. А взрослых, бля, не жалко, да?
– Нет. Дети – они еще не согрешили.
– А взрослые, бля, согрешили?
– Да!
– Ну так хули ты волнуешься? Дети это будущие, блядь, взрослые. Выросли бы и нагрешили до хуя. Считай что взрослые сегодня получат пиздянок по заслугам, а дети, блядь, авансом. Поняла? А разницы никакой.
Я слушал их разговор рассеяно, думая о тех, кто остался в Екатеринбурге. Вдруг к реву ветра за окном прибавился странный звук. Я приподнялся на диване.
– Чего это такое?
– Не открывай, мудило, жара пойдет. – ответил Олег. – И так начинается.
– А я хочу! – сказала девушка, – Да это же гармошка!
Мы с ней подбежали к окну и стали смотреть. В доме напротив одно из окон было распахнуто. На подоконнике, свесив ноги вниз, сидел мужичок. Он растягивал меха гармони и что-то пел, но слов не было слышно.
– Слов ни хуя не слышно. – сказал девушка. – хули он разговаривать мешает?
– Ну избавь его на хуй. – сказал Олег.
– И избавлю. – сказала девушка. – Дай пистолет.
– Лови.
Пистолет упал на пол и покатился по ковру. Девушка подобрала его и начала целиться. Получалось у нее плохо.
– Окно открой. Стекла полетят. – сказал Олег.
– Отъебись. – ответила она.
Я дернул щеколду и открыл одну створку. Сразу застонал ветер, загремела гармошка и потянуло жаром как от большого костра.
– Блядь. – сказал Олег.
Пистолет в руках девушки дернулся и раздался выстрел. Один раз, другой.
– Дай, не умеешь! – я отобрал оружие.
Пистолет удобно лег в мою ладонь. Я закрыл глаз и начал целиться.
– Левша, блядь. – сказал Олег. – Тимур тоже был левша.
Контуры мужка с гармошкой расплывалась. Глаза слезились от света и ветра.
– Выше забирай и правее, у меня сбито. – сказал Олег.
Я нажал курок. Грохнул выстрел. Мужик, казалось ничего и не заметил – то ли был пьян, то ли под наркотиками.
– Пусти, дай я! – девушка схватила пистолет и прицелилась.
Раздался выстрел, мужик покачнулся и схватился за плечо. Гармошка смолкла.
– Во дает. – хмыкнул Олег.
– Есть! – засмеялась девушка.
– Дай! Дай добью! – я силой вырвал у нее пистолет.
На это раз мне удалось сфокусировать мушку и я удовлетворенно нажал на курок, уже заранее зная что попал. Мужик снова дернулся. Гармошка выпала из рук и полетела вниз, взвыв напоследок скрипучей тоскливой нотой. Мужик качнулся еще раз и выпал вниз из окна вслед за ней. Снизу донесся глухой удар, и через секунду еле слышный стон.
– Есть! – захохотала девчонка. – Сделали! Как мы его избавили, а? Класс, бля!
– Закройте окно, уроды. – сказал Олег, – Запарили.
Я высунулся чтобы глянуть вниз, но тут на затылок будто поставили раскаленную сковородку, и я зачем-то глянул вверх. Верха не было – была черная пустота, в которой висел громадный диск. Я глянул на него и все оттенки пропали – осталось черное полотно и белый круг посередине. Дико заболела голова, но меня словно парализовало, взгляд прикипел к диску как сварочный электрод. На лицо легла рука и меня резко кинули обратно в комнату. Я упал на ковер.
– Уебище, спалил глаза на хуй? Лежи, не дергайся. Лицо спалил?
– Отъебитесь от меня… – сказал я в черную пустоту.
Лицо щипало, голову сверлила тупая боль. Я даже не сразу почувствовал как на лоб легла мягкая рука и нежно погладила.
– Подруга, оставь его на хуй. – сказал Олег, – Пойдем на четвертый этаж сходим, надо водки принести. Там еще минералка была, польешь на ебальник нашему мудиле.
Я лежал на диване, глядя на коричневый бархат плотно задернутых штор. В них были микроскопические дырки и в каждой просвечивала огненая точка – копия Блуждающей звезды. Зрение постепено возвращалось, все-таки глаза я не сжег. В комнате стояла жара. Тупая боль в голове унялась, но грозила начаться в любую минуту. Девчонка лежала на ковре. Не думаю чтобы там было намного прохладнее. Олег сидел в углу на медвежьей шкуре, которую он приволок с четвертого этажа когда они ходили за водкой. Мы молчали – говорить было не о чем.
