неудачников.
Джошуа было отлично известно, насколько более насыщенной могла бы быть жизнь. Его тело было идеально адаптировано к невесомости, что явилось совокупностью полезных физиологических особенностей организма, генинженированных своим потомкам какими-то далекими предками, космическими бродягами. Но это стало лишь удачным дополнением к его уму, который был накоротко замкнут на самой необузданной черте человеческого характера – тяге к странствиям. Раннее детство он провел, слушая, как отец одну за другой рассказывает истории из времен своего капитанства: как он возил контрабанду, как раз за разом ухитрялся оставить с носом эскадрильи флота Конфедерации, о космических сражениях, о службе в качестве наемника у разных правительств и корпораций, о путешествиях по Вселенной, когда летишь куда глаза глядят, о необычных планетах, о забавных инопланетянах, о на все готовых женщинах в портах, раскиданных по всей колонизированной галактике. Не было в Конфедерации ни единой планеты, ни единой луны или астероидного поселения с самыми удивительными обществами, которые бы не промелькнули в его рассказах, но, к сожалению, в конце концов старик нашел-таки комбинацию наркотиков и алкоголя, сумевшую преодолеть мощные защитные барьеры его усовершенствованного организма. И вот с тех пор, как ему исполнилось четыре года, Джошуа каждую ночь мечтал о такой же жизни и для себя. Жизнь, которую профукал Маркус Калверт, обрекая своего сына на прозябание в хабитате где-то на окраине обитаемого пространства. Если только…
Пять миллионов эденистских фьюзеодолларов были суммой, необходимой для ремонта отцовского корабля, – хотя в принципе это могло обойтись и дороже, учитывая состояние, в котором пребывала старая «Леди Мак» после стольких лет забвения. А потом – прочь с проклятого тоскливого отсталого Транквиллити. Вести настоящую жизнь, вольную и независимую.
Работа мусорщика открыла перед ним вполне реальный путь к достижению цели, альтернативу, позволяющую обойтись без того, чтобы заложить свою душу банкам. Искомая сумма была где-то там, в Кольце Руин, и только и дожидалась, когда он придет и заберет ее. Джошуа буквально чувствовал безмолвный зов леймилских артефактов – этакое мягкое настойчивое царапанье где-то на задворках сознания.
Кое-кто называл это удачей.
Джошуа же это никак не называл. Но в девяти случаях из десяти он точно знал, когда ему повезет. И сейчас был тот самый случай. Он торчал в Кольце вот уже девятый день, осторожно пробираясь сквозь бушующую за иллюминатором космоплана бесконечную серую метель, приглядываясь к встречающимся на пути обломкам оболочки и отметая их как пустышки, продвигаясь дальше. Хабитаты леймилов были удивительно похожи на Транквиллити и хабитаты эденистов, биологические цилиндры-полипы, хотя и пятидесяти километров в длину и двадцати в диаметре, отчего они казались более пузатыми, чем их человеческие аналоги. Верное доказательство того, что технические решения были едины для всей галактики. Доказательство того, что леймилы на том их уровне развития были самой обычной, способной перемещаться в космосе расой. Но все это не давало ни малейшего намека на то, что же стало причиной их столь внезапного конца. Все их расчудесные хабитаты были уничтожены за какие-нибудь несколько часов. Тому могло быть только два возможных объяснения: массовое самоубийство или воздействие какого-то оружия. Правда, ни то, ни другое объяснение как-то не утешало – оба они вызывали множество самых мрачных опасений, особенно у постоянно копошившихся в Кольце Руин мусорщиков, все время сталкивающихся с физической реальностью события, происшедшего в тот страшный день более двух с половиной тысяч лет назад. Третья же возможная причина была любимой темой для споров мусорщиков между собой. Но Джошуа никогда о ней не задумывался.
В восьмидесяти метрах впереди болтался кусок оболочки хабитата, причем один из крупных. Он был почти овальной формы и в самой широкой своей части достигал двухсот пятидесяти метров. Обломок медленно вращался вокруг продольной оси, каждый полный оборот занимал семнадцать часов. Одна его сторона представляла собой наружную поверхность оболочки светло-коричневого цвета – прочный силиконовый слой, аналогичный покрытию адамистских космических кораблей. Исследователи на Транквиллити до сих пор так и не смогли решить, вырабатывалось ли это покрытие внутренними слоями полипа. Если так, то биологическая инженерия леймилов была куда более развитой, чем биотехнология эденистов. Над силиконом громоздились, достигая толщины в сорок пять метров, другие слои кожи полипа, потускневшие и потемневшие от пребывания в открытом космосе. На самом верху тянулась полоска почвы толщиной метров в шесть. Слой почвы на внутренней поверхности обломка замерз и превратился в твердую, как бетон, глину. Если в свое время на ней и имелись какие-то растения, то, когда хабитат разрушился, все они мгновенно погибли – трава и деревья были моментально вырваны с корнем налетевшими на несколько коротких секунд ревущими вихрями и тут же умчались в небытие. Каждый квадратный сантиметр поверхности был испещрен крошечными воронками – результат длительной бомбардировки осколками и пылью Кольца.
Джошуа задумчиво рассматривал все это сквозь мутную завесу скрадывающих очертания обломка частиц. За те три года, что он провел в Кольце, ему довелось видеть сотни обломков, подобных этому, голых и безжизненных. Но он точно знал, что этот чем-то отличается от прочих.
Он перевел свои ретинальные импланты на максимальное разрешение, отфокусировал их и принялся снова и снова просматривать поверхность. Его нейронаноника пиксель за пикселем создавала в мозгу картографическое изображение.
Из почвы торчали остатки каких-то фундаментов. Для своих строений леймилы использовали строго геометрические формы, сплошь плоскости и прямые углы. Никому еще ни разу не довелось обнаружить хотя бы одну изгибающуюся стену. Раскинувшиеся перед ним фундаменты в этом смысле ничем не отличались от прочих, вот только площадь занимали намного большую, чем фундаменты обычных жилых построек, которые ему до сих пор приходилось обследовать.
Джошуа оторвался от картографической картинки и датавизировал в бортовой компьютер космоплана новые инструкции. Кластеры контроля тяги в кормовой части выплюнули раскаленные потоки ионов, и крошечный кораблик начал разворачиваться, приближаясь к фундаментам. Джошуа выскользнул из кресла пилота, к которому был пристегнут на протяжении последних пяти часов, и, перед тем как отправиться из рубки в главную каюту, сладко потянулся.
В те времена, когда космоплан использовался в своей нормальной роли космического челнока, перевозившего грузы и пассажиров с космического корабля на планету и обратно, в каюте помещалось пятнадцать кресел. Теперь же Джошуа, использовавший его исключительно для перелетов между Транквиллити и Кольцом Руин, выкинул кресла, использовав освободившееся пространство под смастеренный им на скорую руку душ для невесомости, под кухню и под тренажер. Даже он, несмотря на свой усовершенствованный организм, не мог обходиться без упражнений. Конечно же, от невесомости мускулы не атрофируются совсем, но все же значительно слабеют.
Он начал стаскивать с себя корабельный комбинезон. Тело его было худощавым и мускулистым, грудная клетка чуть шире обычной, что указывало на более толстые внутренние мембраны и на обмен веществ, который, независимо от того, сколько бы ему вздумалось есть и пить, никогда не дал бы ему располнеть. Генинженерные усовершенствования в организмах его родственников были ориентированы исключительно на практические стороны адаптации к невесомости, поэтому природа наделила его не слишком симпатичной внешностью, наградив слишком угловатым лицом с чересчур выпяченной челюстью и
