— Они правдивы. Мы все здесь. Разве с этим не согласна и Устная История?
Она отвернулась от него всем телом и застыла, так, что ему была видна ее жестко напряженная спина. И снова Лито обнаружил, что восхищается этим ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ жестом: неприятие в сочетании с признанием уязвимости. Вскоре она повернулась и сосредоточенно поглядела на его лицо под нависшими складками.
— У Тебя внешность Атридеса, — сказала она.
— Мне она досталась так же честно, как и Тебе.
— Ты так стар… почему у Тебя нет морщин?
— Ничто из моего человеческого не стареет обычным образом.
— Вот почему Ты выбрал это для себя?
— Чтобы заполучить долгую жизнь? Нет.
— Я не понимаю, как кто-нибудь мог пойти на такой выбор, пробормотала она. Затем произнесла погромче, — Никогда не познать любви…
— Ты валяешь дурака! — сказал он. — Ты имеешь в виду не любовь, а секс.
Она пожала плечами.
— Ты думаешь, самое ужасное в том, что мне пришлось отказаться от секса? Нет, самая великая потеря — это нечто совсем, совсем другое.
— Что? — спросила она с неохотой, выдавая этим, как глубоко он ее тронул.
— Я не могу расхаживать среди моих сородичей, не привлекая особого внимания, я больше не один из вас. Я одинок. Любовь? Многие люди любят меня, но моя форма держит нас врозь. Мы разделились, Сиона, такой пропастью, через которую ни один человек не осмелится навести мост.
— Даже Твоя икшианка?
— Да, она бы сделала это, если бы могла, но она не может. Она не Атридес.
— Ты имеешь в виду, что я… могла бы? — она пальцем коснулась своей груди.
— Если бы вокруг было достаточно песчаной форели. К несчастью, вся она облегает мою плоть. Однако же, если мне суждено умереть…
Она, онемев от ужаса, замотала головой при этой мысли.
— Устная История рассказывает об этом очень точно, — сказал он. — Мы никогда не должны забывать, что ты веришь в Устную Историю.
Она продолжала покачивать головой из стороны в сторону.
— В этом нет никакой тайны, — проговорил он. — Первые моменты трансформации являются критическими. Твое сознание должно обратиться и вовнутрь и вовне одновременно, оказавшись наедине с бесконечностью. Я мог бы снабдить тебя достаточным количеством меланжа, чтобы это преодолеть. Имея достаточно спайса, ты могла бы пережить эти первые кошмарные моменты… и все остальное. Она непроизвольно содрогнулась, взгляд был прикован к его глазам.
— Ты ведь понимаешь, что я говорю Тебе правду?
Она кивнула, сделала глубокий дрожащий вдох, затем проговорила:
— Зачем Ты это сделал?
— Альтернатива была намного кошмарней.
— Какая альтернатива?
— Со временем, ты, может быть, и поймешь ее. Монео понял.
— Твоя проклятая Золотая Тропа!
— Нисколько не проклятая. Абсолютно святая.
— Ты считаешь меня дурочкой, не способной…
— Я считаю тебя еще неопытной, но обладающей огромными способностями, о возможностях которых ты даже не подозреваешь.
Она сделала три глубоких вдоха и несколько вернула себе самообладание, затем сказала:
— Если Ты не способен спариваться с этой икшианкой, то зачем…
— Дитя, зачем ты упорствуешь в своем непонимании? Это не секс. До Хви я не мог найти себе пару. Я не имел никого, похожего на меня. Во всей этой космической пустоте я был единственным.
— Она… как ты?
— Да, по сознательному замыслу. Икшианцы произвели ее именно такой.
— Произвели ее…
— Не будь полной дурочкой! — огрызнулся он. — Она по сути своей ловушка для Бога. Даже жертва не может ее отвергнуть.
— Зачем Ты мне все это рассказываешь? — прошептала она.
— Ты украла две копии моих дневников, — проговорил он. — Ты прочла перевод Космического Союза и уже знаешь, что меня может поймать.
— Ты знал?
По ее изменившейся позе он увидел, как она снова обретает дерзость, как возвращается к ней ощущение собственной силы.
— Ну, конечно же, Ты знал, — проговорила она, сама отвечая на свой вопрос.
— Это БЫЛО моим секретом, — сказал он. — Ты не можешь даже вообразить себе, как много раз я любил своего друга и видел, как этот человек ускользает прочь… как ускользает сейчас твой отец.
— Ты… любишь его?
— Я любил твою мать. Порой они уходят быстро — порой с мучительной медленностью. Каждый раз это меня сокрушает. Я могу изображать черствость, я могу принимать необходимые решения, даже решения, которые будут убивать, но я не могу избежать страданий. Долгое время — дневники, украденные тобой, правдиво об этом рассказывают — это было единственным возможным для меня чувством.
Он увидел влагу у нее на глазах, но жестко подобранные губы продолжали говорить о гневной решимости.
— Ничего из этого не дает Тебе права властвовать, — проговорила она. Лито подавил улыбку. Наконец, они добрались до самых корней бунтарства Сионы.
"По какому праву? Где справедливость в моем правлении? Устанавливая для них свои правила силой вооруженных Рыбословш, честен ли я по отношению к жестко направляющей человечество эволюции? Я знаю все эти революционные припевки, эту чарующую и бессмысленную болтовню и звучные фразы.?
— Нигде ты не приложила своей собственной бунтарской руки в той власти, которую я удерживаю, — проговорил он.
В ней опять заявил о себе максимализм юности.
— Я никогда не выбирала Тебя в правители, — сказала она.
— Но ты меня усиливаешь.
— Как?
— Противостоянием мне. Я оттачиваю свои когти на таких, как ты.
Она метнула на его руки внезапный взгляд.
— Это фигуральное выражение, — сказал он.
— Значит, наконец, я тебя оскорбила, — проговорила она, расслышав только
