сейчас пустую оболочку внутри, но эта оболочка может оказаться чертовски твердой. А у нас может не найтись средств, чтобы пробить ее. Все фибры его души сконцентрированы на необходимости казаться нормальным, поддерживать этот обман – как для него, так и для остальных. Смерть гораздо предпочтительнее второго допущения… ну прямо как у Оскара Уайлда.
– Каждый человек убивает то, что он любит, – прошептал Бонделли. Потом он снова повернулся и поглядел за окно. Облачко дыма все еще оставалось на прежнем месте. Он вскользь спросил себя, может, где-то под его окнами рабочие смолят крышу.
Фурлоу посмотрел на палец Бонделли, постукивающий по столу.
– Вся беда в том, – заметил Фурлоу, – что вы, Тони, – один из этих ужасных детей Г.К.Честертона. Вы невинны как ребенок, и уважаете правосудие. Но большинство людей безнравственны и поэтому склоняются к милосердию.
Будто и не расслышав его слова, Бонделли сказал:
– Нам необходимо простое и изящное доказательство для суда присяжных. Они должны быть ошеломлены осознаванием того, что… – Он умолк и уставился на Фурлоу. – А ведь ваше предвидение психического срыва Джо отлично подходит для этого.
– Слишком специфично, – возразил Фурлоу. – Присяжные не поймут этого доказательства, не воспримут. Присяжные просто не замечают того, что выше их понимания. Их мысли тогда отвлекаются на посторонние вещи, вроде фасонов платьев, жучков в цветочном саду, как провести ленч, где отдыхать.
– Но вы ведь предвидели такой его срыв, разве не так? Рут правильно передала ваши слова.
– Да, это был психический срыв, я предвидел его. – Признание Фурлоу прозвучало почти как вздох. – Тони, разве вы внимательно слушаете меня? Это было преступление на сексуальной почве – кинжал, насилие…
– Он сумасшедший?
– Конечно, он сумасшедший!
– С юридической точки зрения?
– С любой точки зрения?
– Ну, тогда у нас есть юридический прецедент для…
– Психологический прецедент более важен.
– Что?
– Тони, с той поры, как я стал судебным психологом, мне стала понятна одна вещь: присяжные гораздо больше уделяют внимание тому, чтобы уловить мнение судьи об обвиняемом, чем выслушиванию адвоката. Присяжные до отвращения внимательны к замечаниям судьи. А любой судья принадлежит этому обществу. Общество хочет избавиться от Джо – хочет его смерти. Мы можем до посинения доказывать, что он сумасшедший. Никто из этих добропорядочных граждан не примет наших доказательств, даже если в глубине души будут чувствовать их правоту. Честно говоря, доказывая его сумасшествие, мы только ускорим вынесение ему приговора.
– Вы что, хотите мне сказать, что не можете заявить, что предупреждали о психической ненормальности Джо, но власти отказались принять меры, поскольку он принадлежал верхушкам этого общества?
– Конечно, не могу.
– Вы думаете, они не поверят вам?
– Не имеет никакого значения, поверят они или нет!
– Но если они поверят…
– Я уже сказал вам, Тони, чему они скорее всего поверят, и меня удивляет, что вы, адвокат, еще не поняли этого. Они поверят, что у Паре есть доказательства неверности Адель, но некоторые юридические тонкости, возможные уловки с вашей стороны препятствуют огласке этих грязных подробностей. Они поверят этому, потому что легче поверить именно в это. И никакое заявление с моей стороны ничего уже не изменит.
– Так вы хотите сказать, что у нас нет и шанса?
Фурлоу пожал плечами.
– Да – если судебное разбирательство начнется прямо сейчас. Но если вам удастся отложить его на некоторое время или же перевести его в другой округ…
Бонделли повернулся на стуле и посмотрел на облачко дыма за окном.
– Мне трудно поверить, что рассудительные, мыслящие логически думающие люди…
– О какой рассудительности или логике присяжных может идти речь? – спросил Фурлоу.
Волна ярости захлестнула Бонделли, его лицо покраснело. Повернувшись, он пристально посмотрел на Фурлоу.
– Энди, вы знаете, что я думаю? Мне кажется, то, что Рут убежала, влияет на ваше отношение к ее отцу. Вы говорите, что хотите помочь ей, но каждое ваше слово…
– Хватит об этом! – перебил его Фурлоу тихим невыразительным голосом. Потом сделал два глубоких вздоха. – Вот что скажите мне, Тони. Почему вы взялись за это дело? Вы ведь не являетесь адвокатом по уголовным делам.
Бонделли поднес руку к лицу. Цвет его лица медленно приобрел обычную бледность. Он посмотрел на Фурлоу.
– Извините, Энди.
– Все в порядке. Так вы ответите на мой вопрос? Почему вы взялись за это дело?
Бонделли вздохнул и пожал плечами.
– Когда стало известно, что я представляю его интересы, два моих самых влиятельных клиента позвонили мне и сказали, что если мне не удастся с честью выбраться из этой ситуации, они откажутся от моих услуг.
– И поэтому вы решили защищать Джо?
– У него должна быть самая лучшая защита.
– И вы – самый лучший защитник?
– Я хотел съездить в Сан-Франциско и предложить заняться этим делом Белли или кому-то другому, однако Джо был против. Он думает, что это дело совсем простое – проклятый неписаный закон.
– И поэтому остаетесь только вы.
– В этом городе – да. – Бонделли протянул руки к столу и сложил пальцы в замок. – Вы знаете, я рассматриваю это дело с несколько иной точки зрения, чем вы, и не вижу в нем особых проблем. Мне кажется, самое главное – доказать, что он не симулирует сумасшествие.
Фурлоу снял очки и протер глаза, которые начали болеть. «Я слишком много читал сегодня», – решил он.
– Ну хорошо, Тони, – произнес Фурлоу, – у вас есть зацепка. Если человек, страдающий галлюцинациями, понимает, что не должен обращать на них внимание, то у вас может еще возникнуть возможность добиться, чтобы он проявил себя, совершил какие-либо действия под воздействием этих галлюцинаций, которые позволили бы окружающим понять его ненормальность. Разоблачение симулируемого сумасшествия легче по сравнению с проблемой определения скрытых психозов, но, как правило, общественность не понимает этого.
– Я полагаю, что в нашем деле присутствуют четыре неотъемлемых признака преступления, совершенного сумасшедшим.
Фурлоу хотел было что-то сказать, но передумал, когда увидел, что Бонделли поднял руку с оттопыренными четырьмя пальцами.
– Во-первых, – начал Бонделли, – смерть жертвы выгодна убийце. Психопаты обычно убивают незнакомцев или людей, которые оказались рядом с ними. Видите, я тоже
