«Снова, философ Харл, мы должны разочаровать вас, сказав, что мы не пришли, чтобы отправить вас в благословенный чан. Ваш почтенный возраст, более древний, чем возраст любого работника Улья, искусственные средства, с помощью которых мы поддерживаем в вас горение жизни и все прочие аргументы, которые приводит ваша мудрость для доказательства необходимости вашей отправки в чан, – всего этого отрицать трудно. Мы с уважением просим вас перестать использовать эти аргументы и вспомнить о великой потребности Улья в вашей мудрости. Мы снова решили просить вашего совета, как следует Улью использовать результаты, полученные по „Проекту 40“. Мы предвидим ваш первый вопрос и отвечаем, что „Проект 40“ все еще не принес того, что ожидалось. Однако специалисты, осуществляющие его, убеждены в конечном его успехе. Они уверяют, что это только вопрос времени».
Слова специалиста-философа Харла:
«Обладание абсолютным оружием, абсолютной угрозой уничтожения всему живому, что населяет эту планету, отнюдь еще не гарантирует абсолютную власть. Сам акт угрозы использовать такое оружие при определенных условиях передает контроль над этим оружием в руки всех тех, кто управляет этими условиями. Вы сталкиваетесь с проблемой, что делать, когда эти другие говорят вам: „Ну, так используйте свое оружие!“ В этом смысле оружием владеют многие. Более того, каждый, способный угрожать обладателю такого оружия, также обладает им. Таким образом, абсолютное оружие бесполезно, пока те, кто контролирует его, не могут регулировать силу оружия. Оно должно иметь степени применения абсолютного уровня. Возьмите пример с защитных механизмов насекомых, прекрасные модели выживания. Шипы и иглы, жала и колючки, ядовитые усики и обжигающие химические вещества, угрожающе выставленные в воздух – все они, прежде всего, защитные механизмы, предупреждающие: „Не угрожай мне“.
Тимьена постепенно осознала, что руки ее связаны за спиной, а сама она надежно привязана к чему-то, напоминающему стул. Сиденье стула было жестким, и руками она могла чувствовать холод гладкой поверхности спинки. Большая часть ее сознания сфокусировалась на лодыжке, которая отдавала болью в поврежденном месте. После некоторого колебания она открыла глаза, но не увидела ничего, кроме непроницаемой темноты, густой и зловещей. На секунду она перепугалась, что ослепла, но тут ее глаза зафиксировали слабый свет где-то впереди. И он двигался.
– А-а, я вижу, вы уже проснулись. – Произнес эти слова глубокий мужской голос откуда-то поверх этого перемещающегося света. Слабое эхо от этого голоса сказало ей, что она находится в комнате, довольно большой.
С трудом ей удалось подавить свой ужас и сказать с показным безразличием в голосе:
– Как вы можете видеть? Здесь же так темно!
Хелльстром, сидящий в углу лаборатории, откуда он мог следить за светящимися приборами, сообщающими ему о состоянии этой женщины, мог только восхищаться ее мужеством. Они часто были такими смелыми, эти дикие люди.
«Не беспокоились, – подумала она. – Вот он и произнес эти слова! Он поймался. Ложь всплыла наружу».
Она попыталась воскресить в своей памяти все упоминания, сделанные этим невидимым человеком касательно Карлоса. Мертвый не чувствует боли. В каждом его упоминании было чувство «покончено». Она заново оценила всю ситуацию. Темнота могла иметь более важное значение, чем просто сокрытие личности допрашивающего. Или особой уловкой, чтобы намеренно уменьшить ее сопротивляемость. Она проверила, насколько надежно ее привязали. Дьявольски крепко.
– Вы не отвечаете? – заметил Хелльстром.
– А почему я, собственно, обязана отвечать?
– Ваше Агентство является ответвлением исполнительной власти правительства?
– Нет!
Однако Хелльстром прочитал иные показания на приборах, но на это полагаться не стоило. Вероятно, Тимьена сама верила в это, но в глубине души сомневалась. Он заметил, что женщина отчаянно извивается, пытаясь освободиться. Неужели она полагает, что он не видит ее?
– Почему правительство интересуется нами? – спросил Хелльстром.
Тимьена отказалась ответить. Ремни, ее стягивающие, создавали ложное впечатление. На ощупь они казались кожаными и поддающимися ее усилиям, но стоило ей лишь на мгновение ослабить борьбу, как они вновь плотно стягивали ее.
– Вы работаете на Агентство, связанное с исполнительной властью правительства, – сказал Хелльстром. Просто так, из праздного любопытства такое Агентство не станет совать нос в наши дела. Какой интерес мы можем представлять для правительства?
– Вы собираетесь убить меня, разве не так? – спросила Тимьена.
Она отказалась от борьбы, выбившись из сил. Разум ее балансировал на грани истерии. Они собираются убить ее. Они убили Карлоса, а теперь ее очередь. Все шло совсем не так, как задумывалось. Именно это она и предчувствовала с самого начала. «Этот проклятый дурак, Мерривейл! Все у него идет не так, как надо! А Карлос – идиот, каких свет не видывал! Вероятно, он угодил прямо в поставленную ловушку. Они схватили его, и со страху он раскололся. Это было ясно. Слишком уж о многом знал этот допрашивающий. Карлос все им выболтал, и они после этого убили его».
Приборы Хелльстрома показали, что женщина близка к истерике. Страх охватывал его. Он знал, что частично причиной этого страха является его чувствительность к тонким выделениям ее тела. Женщина излучала ужас, который мог воспринять любой работник Улья – поскольку обладал достаточной восприимчивостью к этому. Ему не нужно было даже смотреть на приборы. Позже эту комнату нужно будет промыть под большим напором. Им пришлось сделать то же самое и после допроса Депо. Любой работник, столкнувшись с подобными эманациями, мог быть выведен из равновесия. Но это была его обязанность. Возможно, охваченная страхом женщина выдаст то, что больше всего им хотелось узнать.
– Вы работаете на правительство, – сказал Хелльстром. – Мы знаем это. Вас послали сюда узнать, чем мы тут занимаемся. Что вы предполагали здесь обнаружить?
– Меня не посылали! – пронзительно закричала Тимьена. – Не посылали! Не посылали! Не посылали! Карлос просто сказал мне, что мы отправляемся отдыхать. Что вы сделали с Карлосом?
– Вы лжете, – сказал Хелльстром. – Я знаю, что вы лжете, и вы, разумеется, должны понимать сейчас, что ложь эта бессмысленна. Будет лучше, если вы расскажете мне правду.
– Вы убьете меня в любом случае, – прошептала Тимьена.
«Дьявольщина!» – подумал Хелльстром.
Его праматерь предупреждала его, что всю его жизнь один кризис будет накладываться на другой. Его работники пытали Чужака. Это выходило далеко за рамки концепции милосердия. Такая концепция даже на мгновение не приходила в голову работникам, когда они извлекали информацию, необходимую для выживания Улья. Но такие действия оставляли отметины на теле всего Улья. Более не было нигде в Улье невинных. «Мы сделали еще один шаг в сторону насекомых, которым мы подражаем», – подумал Хелльстром. И спросил себя, почему эта мысль опечалила его. Он подозревал, что любая форма жизни, вызывающая не необходимую боль, постепенно приводит к разрушению своего же сознания. А без сознания, объективно отражающего жизнь, свой смысл может потерять и цель.
С внезапным раздражением Хелльстром рявкнул:
– Расскажите мне о «Проекте 40».
У Тимьены перехватило дыхание. «Они знали все! Что они сделали с Карлосом, чтобы заставить его выложить им все?» Она почувствовала, что леденеет от ужаса.
– Рассказывайте! – рявкнул Хелльстром.
– Я… я не знаю, о чем вы говорите.
