полчаса… Ну и так далее. Без прямых привязок, но и не без подталкивания.
Джек Берримен и я, мы переглянулись.
Если шеф принимает нас в кабинете, значит, операция разработана. Вот почему я с разочарованием услышал о цели – охрана Беллингера.
Я и Берримен, и вдруг – охрана Беллингера!
– Это даст нам какой-то доход? – удивился я.
Шеф пожевал толстыми губами, тяжелые складки под его подбородком пришли в движение:
– Детали пояснит доктор Хэссоп. Что же касается доходов, Эл, не уверен, что каждая акция должна приносить доход.
Мы снова переглянулись.
Не каждая акция?.. И это говорит шеф?
Доктор Хэссоп успокаивающе кивнул.
Заработать можно и на таком простом происшествии, как смерть садовника, сказал он. Он, доктор Хэссоп, не может доказать в суде, что садовник Бауэр умер не от сердечного приступа, но он и не собирается этим заниматься. Он уверен, старику Беллингеру грозит опасность, достаточно серьезная опасность. Похоже, в этом уверен и сам Беллингер. Бауэр – это, скорее всего, случайная жертва, настоящая опасность грозит Беллингеру. Рядом с ним постоянно должен находиться надежный человек. Ну, а дальше…
Доктор Хэссоп ухмыльнулся.
У старика, это известно, вздорный характер. Скоро в этом придется убедиться тебе, Эл. Ты ведь поладишь со стариком, правда?
Я насторожился.
Покачивая узкой головой (он всегда напоминал мне грифа), доктор Хэссоп продолжил:
– Изучи территорию виллы, Эл. Каждую тропинку, каждую канавку. Официально у Беллингера бывает лишь его литературный агент некто мистер Ламби, проверь это. Говорят, за десять лет своего добровольного уединения Беллингер не принимал никого, кроме мистера Ламби, проверь это.
Перспектива сидения на какой-то глухой вилле не очень привлекала меня, но, в конце концов, я работаю на Консультацию…
– Не думаю, Эл, что тебе будет скучно, – успокоил меня доктор Хэссоп. – Ты будешь внимательно следить за садом и домом, ты будешь фиксировать мельчайшие изменения, чего бы они ни касались. Ни один человек, включая и мистера Ламби, не должен беседовать с Беллингером втайне от тебя. Мы начинили специальными датчиками всю стену, окружающую виллу, благодаря «клопу», вшитому в мочку твоего уха – он ведь на месте, Эл? – ты вовремя узнаешь о любом человеке, который захочет миновать ворота виллы. Обо всем происходящем на вилле, опять же благодаря специальным датчикам, постоянно будет известно на скрытых постах, установленных Джеком в близлежащем лесу. Если возникнет реальная угроза, если на вилле произойдет нечто непредвиденное, люди Джека незамедлительно придут на помощь.
Доктор Хэссоп помолчал. Потом добавил:
– Обрати внимание на некоего Иктоса. Он садовник соседней виллы и, кажется, приятельствовал с Бауэром. По крайней мере, они частенько болтали.
– Болтали? Но ведь Бауэр – глухонемой!
– Разве это помеха? – Доктор Хэссоп вытянул длинную шею, изрезанную морщинами, как годовыми кольцами. – Иктос садился на обочине, дорога проходит чуть ли не под стеной, и открывал бутылку. Бауэр обычно торчал над стеной, поднимался туда по лесенке. Наверное, иногда и он пропускал стаканчик. Что касается болтовни, говорил, естественно, один Иктос. Не думаю, что опасность, грозящая Беллингеру, как-то связана с бывшим греком, но мы должны проверить все.
И опять сделал паузу:
– Десять лет уединения… Мне всегда это казалось странным. Беллингер любил пожить, он большой грешник. И литература была для него всегда чем-то более значительным, важным, чем ремесло. Я никогда не понимал причин его ухода. Не понимаю и сейчас, – доктор Хэссоп раздраженно моргнул, – не может же старик десять лет любоваться розами!.. Проверь его сейф, Эл, в сейфах всегда можно что-нибудь найти… Ну, я не знаю что… Какие-нибудь письма, документы… Или рукопись… Что-то же должно беспокоить неизвестных нам оппонентов Беллингера!.. Я думаю, Эл… – Доктор Хэссоп поднял на меня свои блеклые старческие глаза. – Я думаю, Эл, что в течение ближайшей недели, ну двух от силы, некий человек, а возможно, целая группа, попытается попасть в «Город Сол». Я не знаю, чего они хотят, но чего бы они ни хотели, мы обязаны им помешать. При первом же сигнале тревоги люди Джека блокируют виллу. Вам же с Джеком следует накрепко запомнить одно: человек, который захочет навестить виллу без разрешения хозяина, нужен нам живым, именно живым! Если нападет группа, можете делать, что хотите, но одного человека при любых обстоятельствах вы обязаны доставить в Консультацию живым. Это ваша задача. Это приказ. И само собой, Эл, если ты обнаружишь в сейфе какую-нибудь рукопись, непременно пересними ее.
Доктор Хэссоп взглянул на меня, потом на Джека:
– Есть вопросы?
– У меня, собственно, не вопрос, – сказал я. – Скорее, просто прикидка. Эти неизвестные… Есть детали, могущие хоть как-то прояснить акцию?
Доктор Хэссоп повеселел:
– Вообще-то, Эл, мы ценим тебя и Джека как раз за то, что вам не требуется много деталей. Но вы имеете право интересоваться ими. Сейчас я назову несколько имен, достаточно известных имен, а вы внимательно слушайте. Я хочу знать, насколько серьезно вы относитесь к сообщениям прессы.
Он помолчал, а потом, полузакрыв глаза, медленно перечислил:
– Мат Курлен… Энрике Месснер… Сол Бертье… Памела Фитц… Голо Хан… Скирли Дайсон… Сауд Сауд…
И открыл глаза, взглянув на нас остро, резко.
Первым откликнулся Берримен:
– Голо Хан по происхождению пакистанец, но работал в нашей стране. Весьма перспективный физик, причастный к некоторым секретным проектам. Его исчезновение насторожило многих, некоторые спецслужбы до сих пор боятся его появления в одной из стран, чьи режимы противопоставляют себя мировому сообществу. А Памела Фитц – журналистка. Убита в отеле «Харе» два года тому назад. Именно она копала дело Голо Хана. Кое-кто, правда, считает, что в этом случае речь может идти о довольно-таки загадочном самоубийстве.
Доктор Хэссоп удовлетворенно кивнул.
– Мат Курлен… – Я вспомнил. – О нем в свое время много писали. Лингвист, занимался жаргонами. Какая-то бредовая идея построения всемирного языка, понятного даже для идиотов. Если я не ошибаюсь, он покончил с собой. Ну, а о Соле Бертье слышал, наверное, каждый. «Самый оригинальный и самый мрачный философ двадцатого века», – процитировал я. – С его работами связана волна студенческих самоубийств, прокатившаяся по югу страны. Сол Бертье любил жестокие эксперименты. Можно думать, он часто находился не в ладах с общепризнанной моралью. Погиб в море, упав за борт собственной яхты. Его архив опечатан.
– Сауд Сауд – социолог, сотрудник ООН, – вспомнил Джек Берримен. – Не думаю, что это его настоящее имя. Скорее всего, псевдоним. Был замешан в крупном политическом скандале, разразившемся после провала некоей миротворческой акции в Африке. Исчез из своего кабинета. Вместе с ним исчезли некоторые немаловажные документы. Не удивлюсь, если Сауд Сауд где-то процветает, конечно, под другим именем.
– Ошибаешься. Он убит, – хмыкнул шеф.
Мы обернулись.
Похоже, шефу надоел импровизированный экзамен.
– Хватит с них, Хэссоп. Скирли Дайсона они все равно не знают.
– Тоже физик? – спросил я.
– Сапожник, – ухмыльнулся шеф. – В прошлом, конечно. А затем основатель религиозной секты, обосновавшейся где-то в горном Перу. Говорят, обладал невероятным даром внушения. И не исключено, что каким-то образом опирался на работы Сола Бертье.
– Что с ним случилось?
– Убит.
– А Месснер? – спросил Джек Берримен. – Вы называли еще одно имя. – Месснер. Кто это?
– «Еще одно имя»… – доктор Хэссоп недовольно воззрился на Джека. – Отнюдь не одно. Я могу привести еще добрый десяток. Что, по-вашему, их объединяет?
– Смерть, – быстро сказал я.
– В самую точку, Эл.
– И, наверное, судьба их работ. Я не ошибаюсь?
– В самую точку, – удовлетворенно повторил доктор Хэссоп. – Наброски будущих книг, специальные статьи, физические расчеты, дневники, письма, рукописи. Все, что угодно. Я проанализировал примерно пятьдесят судеб, впечатление странное. Некто или нечто, это я пока не берусь определять, в один вовсе не прекрасный момент с высокой степенью точности выходит на личность, способную своими работами определить некий новый взгляд на будущее. Звучит пышно, но истине соответствует.
Я прикинул:
– Эти судьбы, они как-то распределены во времени? Они не связаны, скажем, только с последними тремя годами?
– Указанная цепочка имен растянута во времени, Эл.
– Вы хотите сказать, – быстро сказал я, – что она вовсе не оборвана?
– Боюсь, это так, Эл, – удрученно ответил доктор Хэссоп. – Боюсь, Беллингер может стать следующей жертвой. У меня есть основания так думать. Ты должен помочь старику. Если даже я ошибаюсь, что-то тут все равно нечисто. Так что учти: скучно тебе не будет.
3
Беллингер ничем не походил на знаменитого человека.
Утонув в низком кресле, он часами смотрел на плывущие в небе облака, часами созерцал свой запущенный сад. Свисты, шорохи, звон цикад – он был тихим центром этого кипящего мира. За день он выпивал семь-восемь чашек кофе – колоссальное количество для его возраста. Я мог протирать пыль, греметь чашками – он не замечал меня. Но так же неожиданно он мог разразиться монологом, ни к кому, собственно, не обращенным. Он мог вспомнить Стейнбека и обругать его. Очень обидчиво он вспоминал Говарда Фаста, зато часто поминал Сарояна и Клауса Манна – совсем в другом контексте. Никогда нельзя было угадать, о ком он заговорит в следующую минуту, еще труднее было понять – зачем ему нужны эти монологи? Может, он проверял меня? Может, он ждал
