Я полежал на краю колодца еще… Так было не в первый раз. Набормочет он что-нибудь непонятное, а ты лежи и размышляй. Догадывайся. Иногда жутковато даже делается. Впрочем, сегодня – нет. И лежать на краю колодца мне было хорошо. Солнце грело спину сквозь полосатую трикотажную рубашку. Одно только мешало: синяя косынка Эльзы Оттовны, что была у меня вместо галстука, сбилась и давила шею. А потом еще какой-то жук пошел по ноге, защекотал кожу.
Я сел. Снял Стаськин шлем. Стасик неподалеку опять заводил патефон. Он был хороший, этот Стасик Валентинов, и я знал, что мы скоро крепко подружимся. Поэтому я ничуть не обижался, что он хочет, как и я, стать в хоре у Эльзы Оттовны солистом и петь мою песню.
Я подошел к Стасику (он был мне чуть повыше плеча), отдал шлем. Сказал полушутя:
– Смотри, совсем заездил пластинку. Эльза Оттовна тебе задаст…
– Не-е… Я только еще разик… А ты уже уходишь?
– Мне надо на рынок за картошкой.
Мы улыбнулись друг другу, и я пошел к городу. Пушистые головки белоцвета шелестели по моим старым штанам из ткани "елочка". Одна штанина была застегнута под коленом, а у второй оторвалась пуговица и манжет болтался вокруг ноги. Эльза Оттовна опять скажет: "Петя, когда ты перестанешь ходить неряхой?" А я что? Я уже сколько раз талдычил Женьке: "Пришей пуговицу, пришей!" А она: "Сам не можешь, что ли?" Будто это мальчишечье дело – иголки да нитки!
Она вообще-то ничего сестренка, но порой бывает ужасно вредная. Особенно когда спорим из-за Кыса: на чьей кровати ему спать. Он всегда ночует у кого-нибудь из нас в ногах. Я говорю: "Давай честно, по очереди!" А она: "Ты лягаешься во сне и не даешь ему уснуть, он делается нервный". От таких разговоров я сам делаюсь нервный. И конечно: "Мама, чего Петька дерется!.."
Будто я правда дерусь! Только сделаю вид, что хочу ухватить за косу.
Мама сразу: "Будете скандалить, позову к нам из Омска тетю Глашу. Уж она-то вас воспитает!"
Мы, конечно, затихаем. Тети Глаши нам только и не хватало…
4
Женька оказалась легка на помине. Догнала меня здесь, на пустыре. Кыс рысью мчался рядом с ней.
Я остановился. Но сделал вид, что не ради Женьки, а вытряхиваю из сандалии крошку.
Женька ехидно сказала:
– За картошкой пошел?
– А куда еще? По грибы, что ли?
– А в чем ее понесешь?
Я хлопнул себя ладонью по лбу. Самокритично:
– Вот голова дырявая!
– На… – Женька протянула авоську. Миролюбиво так. И я сразу опять понял, какая она славная. Вон сколько бежала, чтобы догнать меня.
Женька сообщила:
– Кыс по дороге устроил взбучку какой-то моське. Она залаяла, а он бах ее по носу лапой! Моська – бежать.
Я засмеялся и на ходу погладил взъерошенного Кыса.
Кыс пошел впереди, а мы с Женькой рядом. Не спеша.
Я опять стал думать про колодец. Я точно знал, что его сказки – не совсем сказки. Вовсе не сказки! Когда я вырасту, мне придется отыскать волшебный камень-конус и отправиться с его помощью к дальним звездам… Конечно, это будет не скоро. Очень даже не скоро. И потому думал я об этом без особого волнения. Но знал.
Впрочем, иногда казалось, что все это мои собственные фантазии. Хотя один мой знакомый говорил, что нет. Сперва фантазии или даже сон, а потом – правда.
С этим веселым толстым дядькой мы познакомились на цирковом представлении, когда сидели рядом и хохотали над проделками клоунов Мишки и Варфоломея. Оказалось, что этот мой новый знакомый живет неподалеку от нас, на улице Астрономов. Он сочиняет фантастические книжки.
Я уже не раз прибегал к нему в гости, и мы подружились.
– …Я тебе говорю, говорю, а ты будто спишь на ходу!
Я встряхнулся:
– Задумался… Ты о чем?
– Дядька тебя искал какой-то. С длинным таким лицом и лошадиными зубами. И с локонами, как у тетеньки. Спрашивал, дома ли… Петь, чего ему надо?
– А! Он хочет переманить меня от Эльзы в свой хор.
– Не ходи!
– Я что, чокнутый? Фиг ему!..
Кыс непримиримо вздыбил шерсть на спине и распушил хвост.
Он всегда меня понимал.
Мы подошли к перекрестку Рыночной и Спортивной.
– Ладно, Петь, я домой. Кыс, идем со мной… Ой, Петька, чуть не забыла! Мама просила тебя зайти на станцию, купить на завтра билет в Боровиху. Она давно собиралась…
Я кивнул. Потом проводил Женьку глазами и пошел к рынку, щелкая авоськой по расстегнутой штанине. Я твердо знал, что на станцию не пойду. Билет покупать не стану. А дома скажу, что билетов на завтра нет. Ни на один поезд.
Ну да, врать нехорошо, это всем известно. Однако я знал и другое: мама завтра не поедет в Боровиху. Ни за что! Пускай мне даже пришлось бы для этого взорвать железнодорожный мост через Тополинку. Или просто лечь на сверкающие и гудящие рельсы…
1993 г.
