- Успокойся, мой храбрый, мой умный, властитель ветров...
- Ангья, мы доставим тебя туда, где находится сокровище. - На нее смотрел, снова повернувшись к ней, белолицый гдема с железным обручем на голове. - Большего от нас не требуй. Тебе придется отправиться с нами и самой заявить свои права на ожерелье там, где оно теперь, тем, кто хранит его. Летающему зверю отправиться вместе с тобой нельзя. Его придется оставить.
- Как далек путь, Властитель?
Губы гдема начали растягиваться все шире.
- Очень далек, Высокородная. Но продлится он одну лишь долгую ночь.
- Я благодарю вас за вашу любезность. Хорошо ли будут заботиться в эту ночь о моем крылатом коне? С ним не должно случиться ничего плохого.
- Он будет спать до твоего возвращения. На большем, чем этот, звере доведется лететь тебе, прежде чем ты увидишь его снова! Почему ты не спрашиваешь, куда мы тебя доставим?
- Нельзя ли нам отправиться поскорей? Мне бы не хотелось надолго покидать дом.
- Можно.
И он посмотрел на нее пристально снизу вверх, а его серые губы снова широко растянулись.
Что произошло в последующие несколько часов, Семли рассказать бы не смогла - так было все торопливо, - суматошно, непонятно. Она сама держала голову крылатого, пока один из Земляных вонзал длинную иглу в его золотистое полосатое бедро. Семли чуть не вскрикнула, но животное только дернулось, добродушно заурчало и уснуло. Несколько гдема подняли и унесли его - судя по всему, лишь с трудом пересилив свой страх. Потом она увидела, как игла вонзается в ее руку - быть может, дли того, подумала она, чтобы испытать ее храбрость, потому что спать ей вроде бы не захотелось, хотя она не была в этом уверена до конца. Время от времени приходилось садиться в повозку, что двигалась по двум металлическим полосам, и ехать сквозь железные двери и через сводчатые подземные залы, целые сотни их; один раз повозка покатилась через подземелье, границы которого по обе стороны пути уходили во мрак, и мрак этот наполняли крылатые кони, огромные стада крылатых коней. Она слышала их хрипловатое воркование, и в свете огней повозки увидела их; когда же разглядела еще ясней, оказалось, что крылья у животных обрезаны и они все слепые. Она зажмурилась, чтобы не видеть. Потом были новые коридоры и новые подземные залы, новые серые бесформенные тела, суровые лица и надменные голоса, и вдруг ее вывели на открытый воздух. Была ночь; Семли радостно, с чувством облегчения подняла глаза к звездам и единственной взошедшей луне" на западе между тем всходила маленькая Хелики. Но по-прежнему вокруг были гдема, теперь они предложили Семли подняться то ли в пещеру, то ли в повозку, какой она еще не видела, - что это было, она так и не поняла. Там оказалось очень тесно, повернуться можно было только с трудом, мигали бесчисленные огоньки, и после огромных мрачных подземных залов и звездного, но темного ночного неба было очень светло. В нее вонзили еще иглу и сказали, что надо лечь в кресло, у которого была откинута спинка, и сказали, что ее привяжут к нему - и голову, и руки, и ноги.
- Не хочу, - твердо ответила она.
Но четверо гдема, которым предстояло сопровождать ее, дали себя привязать, и тогда она позволила сделать с собою то же. Потом те, кто их привязывал, ушли. Что-то, заревело, и наступила тишина; невидимая плита чудовищной тяжести легла Семли на грудь. Потом тяжесть исчезла, исчезли звуки, исчезло все.
- Я умерла? - спросила Семли.
- О нет, Властительница, - услышала она в ответ, и голос, который произнес эти слова, ей не понравился.
Открыв глаза, она увидела над собой белое лицо, растянутые толстые губы, глаза как два камешка. Оказалось, что она уже свободна от уз, и, обнаружив это, Семли вскочила со своего места. Она была невесома, бестелесна - комочек страха, носимый ветром.
- Мы не сделаем тебе ничего плохого, - произнес сумрачный голос (или голоса?). - Дай нам только дотронуться до тебя, Властительница. Позволь нам потрогать твои волосы...
Круглая повозка, в которой они находились, слегка дрожала. За единственным ее окном была ночь без звезд - или туман, или ничто? Одну долгую ночь, сказали ей. Очень долгую. Она сидела не шевелясь, а их тяжелые серые руки дотрагивались до ее волос. Потом они стали дотрагиваться до ее ладоней, ступней, локтей, и вдруг кто-то из них дотронулся до ее шеи; тогда она поднялась, сжав зубы, и они попятились.
- Ведь тебе не было больно, Властительница, - сказали они.
Она кивнула.
Потом они почтительно попросили ее снова лечь в кресло, и оно само сковало ее руки и ноги; и, не потеряй она сознания, она разрыдалась бы, увидев, как в окно ударил золотой свет.
- Ну, - сказал Роканнон, - теперь мы хоть знаем, кто она такая.
- Вот если бы еще узнать, что она такое, - пробормотал куратор. - Так, значит, если верить этим троглодитам, ей нужно что-то, что находится здесь, у нас в музее?
- Пожалуйста, не называй их троглодитами, - укоризненно сказал Роканнон; как "рафожист", то есть этнолог, изучающий Разумные Формы Жизни, он возражал против употребления таких слов. - Да, они не красавцы, но они Союзники, и у них Статус С... Но почему, хотел бы я знать, Комиссия решила развивать именно их? Не установив при этом даже контакта со всеми РФЖ на планете. Готов поспорить, что исследовательский отряд был с Центавра центаврийцы всегда предпочитают тех, кто не спит ночью или живет под землей. Я, наверное, поддержал бы Вид II - тот, к которому принадлежит она.
- Похоже, что троглодиты ее побаиваются.
- А ты нет?
Кето снова посмотрел на высокую женщину, потом покраснел до ушей и смущенно рассмеялся.
- Да, немножко. За восемнадцать лет, что я живу здесь, на Новой Южной Джорджии, мне никогда не приходилось видеть такого красивого инопланетного типа. Я вообще нигде не встречал такой красивой женщины. Она как богиня.
Кето, куратор музея, отличался застенчивостью, слова, подобные вышесказанным, были необычны в его устах, поэтому краска, сперва разлившаяся на лице, поднялась теперь до самой макушки его лысой головы. Но Роканнон задумчиво кивнул - он был с ним согласен.
- Как жаль, что мы не можем поговорить с ней без помощи этих трогл... гдема, - снова заговорил Кето. - Но тут уж ничего не поделаешь.
Роканнон подошел к гостье, она повернула к нему свое прекрасное лицо, и он, став перед ней на одно колено, зажмурился и низко-низко ей поклонился. Он называл это своим "общегалактическим реверансом на все случаи жизни" и проделывал его не без грации. Когда он выпрямился, красавица улыбнулась и что-то произнесла.
- Она сказал: привет тебе, Повелитель Звезд, - пробубнил на галапиджине один из ее спутников-коротышек.
- Привет тебе, высокородная ангья, - ответил Роканнон. - Чем мы, в музее, можем быть полезны высокородной?
Словно серебряные колокольчики, раскачиваемые ветром, зазвенели в гуле голосов подземных жителей,
- Она сказал: пожалуйста, дать ей ожерелье, который пропал ее предки давно-давно.
- Какое ожерелье? - удивленно спросил Роканнон.
И она, поняв, о чем он спрашивает, показала на экспонат в стеклянном ящике прямо перед ними, в самой середине зала. Вещь была великолепная: цепь из золота, тяжелая, но
