тревожная неуловленная мысль, словно назойливая муха, возвращалась и возвращалась к нему.
И вдруг…
— Расстегай Иваныч! — закричал Тагер. — Мы забыли о нём!
Перепуганный шофёр резко осадил назад машину, она дёрнулась, высекла фонтан льда и снега из- под задних колёс и застыла. Вместе с ней остановились и другие машины.
Тагер выпрыгнул на дорогу, за ним выскочил Того.
— Светлана Леонидовна, соберите, пожалуйста, участников нашей операции. Мне надо кое-что выяснить.
Светлана Леонидовна осуждающе взглянула на него — время командовать ею прошло! — но всё-таки вышла из машины. К ним уже бежали.
— Что? Почему остановились?
— Участники операции «Невозможный Кукушкин», два шага вперёд!
Розыскная группа окружила его.
— Среди нас нет Расстегая Иваныча. Где он?
— Я же говорила, что он исчез прямо из моих рук, — чуть не плача, сказала Перепёлкина. — Я же говорила…
— Ей бы только говорить, — насмешливо сказал Пчелинцев. — Я знаю, ты его не удержала, он вырвался и за мышью в трубу погнался.
— Сам ты за мышью! — сказал Нырненко, и стали они препираться, как всегда.
Пока они шумели, Светлана Леонидовна поманила Тагера пальцем, он наклонился к ней, она тихо сказала:
— Пока вы ползали в трубе, над высоковольтной линией вспыхнуло небо…
— А при чём здесь Расстегай Иваныч? — удивился Тагер.
— Не знаю. Только необычно это всё. Но я видела Расстегая Иваныча в Олиных руках.
— Обычно-необычно, а Кукушкина он спас, а куда потом делся — все говорят по-разному. Как хочешь, так и понимай, только нам его уже не найти. Давайте думать, что скажем Серафиме Петровне.
— А чего думать, — вмешался шофёр. — Скажите хозяйке, что её пёс надорвался, когда рюкзак из трубы вытаскивал. А взамен мы ей другого Расстегая Иваныча принесём. Месяц назад у моей Джерри щенки родились. Только как эта старушка будет с восточноевропейской овчаркой справляться? Расстегай Иваныч, по вашему рассказу, был совсем крошка.
— Как будет справляться? — задумался Тагер и тут же нашёлся:
— А зачем ей одной справляться? Мы все вместе с ним справимся.
— Кто это — мы? — подозрительно спросила Светлана Леонидовна.
— Ну, хотя бы я, вы, Оля, Андрей, Юра. Да и Кукушкин поможет. Словом, весь ваш класс возьмёт шефство, и все мои товарищи, и Того впридачу. Того, возьмёшь шефство?
Того замахал хвостом.
Утром Светлана Леонидовна и Тагер вместе с Того стояли перед дверью Серафимы Петровны. За пазухой у Тагера барахтался дремучий чёрный щенок.
Серафима Петровна открыла дверь.
— Пожалуйста, гости дорогие, давно вас жду. Мина Ивановна, ко мне гости пожаловали. Ой, да кто же это такой страшный?
— Это учёный пёс Того. Не бойтесь его.
— Легко сказать. А где же Расстегай Иваныч?
Тагера, что называется, заклинило, он опять потерял голос и замолчал, казалось, навсегда. Светлане Леонидовне пришлось объяснять самой.
— Серафима Петровна, Расстегай Иваныч нашёл Славу, а сам погиб. Если бы не Расстегай Иваныч, Тагер нипочём не нашёл бы Славу. Правда?
— Правда, — честно сказал Тагер и сам удивился: откуда голос возник?!
Серафима Петровна прислонилась к стенке, подняла передник к глазам, закрыла им седую свою голову и заплакала. Всем стало очень грустно.
В прихожую вышла Мина Ивановна.
— Я всё слышала, — сказала она, — и положила Серафиме Петровне на плечо руку. Так они вдвоём и стояли: одна с фартуком на голове — плачущая, другая без фартука и тоже плачущая.
Слёзы у Мины Ивановны были большие и редкие, как жёлуди.
Тагер осторожно вынул щенка и поднёс его к закутанной Серафиме Петровне, щенок потянулся к ней и лизнул в ухо.
— Ой, кто это? — испуганно спросили две старушки-подружки.
— Это вам подарок от всех нас, — сказал Тагер. — На память о Расстегае Иваныче. Вырастите, пожалуйста, ещё одного доблестного пса. А мы вам все поможем. И милиция и школа.
— И я помогу, — сказала Мина Ивановна, которая до смерти боялась собак, даже Расстегая Иваныча, если честно признаться. — Я подберу вам литературу. И ещё подключу Новодедова с кошкой и внуком Славой, раз уж он всё равно нашёлся. Только не грустите, Серафима Петровна.
— А что он ест? — спросила Серафима Петровна.
— Хорошо бы ему чая с молоком, — сказал Тагер.
Серафима Петровна вздохнула напоследок и ушла на кухню — подогревать чай, а Мина Ивановна и Светлана Леонидовна побороли страх и стали играть со щенком. Им помогали Тагер и Того.
ПРАЗДНИК, КАКОГО У МЕНЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО
Я вернулся домой из такого далёкого далёка, что с трудом узнал свой дом. Он сиял и блестел, как самовар. Он гудел и звенел, как котёл, в котором варится радость. Над дверью в кухню висел плакат. Я догадался, что его нарисовал отец, потому что в углу плаката была таблица Менделеева, а на плакате было написано «Привет великому химику Ярославу Кукушкину! Взрывай что хочешь!»
Значит, отец всё-таки хочет, чтобы я стал химиком. А я?.. Кем я хочу стать после всех моих приключений?.. Я мечтаю стать космонавтом — может, тогда когда-нибудь опять попаду на Юкату…
Когда летишь в космосе, время для тебя как будто останавливается, но мне кажется, лично для меня время так прыгнуло, что я стал старше: многое из того, что было со мной до этого, кажется мне таким детским и глупым… Хочется отвернуться и сказать: «Это было не со мной, а с кем-то другим. Тот, другой Кукушкин, уже не я…»
Но я ничего не говорю вслух, а думаю и думаю. Не нарочно, как раньше — думаю, чтобы думать, — а просто так уж у меня теперь получается само собой, думается, и всё.
Отец уже давно что-то говорит мне:
— Завтра-послезавтра собирайся, пойдём на каток. И тачку сделаем хорошую. Как, ты думаешь, её надо делать — на колёсах от Марьяшкиной коляски или на шарикоподшипниках?
«Бедный, бедный, — подумал я про отца. — Это я раньше мечтал отправиться с ним на каток. Год назад. А теперь мне с ним неинтересно. Он и стоять-то на коньках как следует не умеет. Всё клюёт землю носом, прямо стыдно будет признаться, что это мой отец так катается… А тачка… зачем мне тачка? До Юкаты я хотел её сделать, мечтал о кругосветном путешествии… уж такой болван был… Наверно, это и называется — вырос…»
Чтобы не огорчать отца, я говорю:
— На каток? Ну как же. Обязательно сходим. И тачку будем делать… раз ты хочешь.
Отец смеётся и уходит на кухню.
— Славушка, — тихо говорит Людмила, наверно, чтобы отец не услышал. — Я знаю, что ты знаешь…
Людмила подходит ко мне сзади, обнимает меня, я чувствую её руки у себя на шее, я люблю их. Они никогда не предавали меня — я понял это только сейчас. Мне грустно: она всё-таки не моя родная мать, а
