естественно хотеть…
– Не думаю, что дело в этом. Как я уже говорил, сны, или что там они из себя представляют, так же реальны, как и все, что мы видим вокруг. Ну почти так же реальны…
– И ты каждый раз видишь одну и ту же женщину?
– Да. И не только вижу. Я… встречаюсь с ней, разговариваю с ней, точно так же, как я это делал бы, находясь в состоянии бодрствования. С той лишь разницей, что все ее речи очень разумны.
Коилла нахмурилась:
– Необычно для снов. Она не похожа на кого-то из твоих знакомых?
– Я бы вспомнил, поверь мне.
– Ты говоришь о ней так, будто она реальна. Но это всего лишь сны, Страйк.
– А может, нет?… Я называю их снами только потому, что не могу подобрать другого слова.
– Все это происходит, когда ты засыпаешь, верно? Следовательно, это не может быть ничем иным, кроме сна.
– У меня возникает такое чувство…-Расстроенный своей неспособностью подобрать нужные слова, Страйк затряс головой. – Я не могу от него отделаться. Этого не поймешь, пока не испытаешь на себе.
– Давай проясним вопрос, – как будто говоря о самом обыкновенном деле, сказала Коилла. – Если не сны, то что это, по-твоему, такое? Что с тобой происходит?
– Как будто… как будто, когда я засыпаю, моя внутренняя защита ослабевает, и что-то входит внутрь.
– Послушай сам себя. Это ерунда.
– Ерунда?… Но дело доходит до того, что я не хочу засыпать.
– Эти… сны ты видишь каждый раз, когда засыпаешь?
– Нет, не каждый. Но с каждым разом становится вроде как хуже. Каждый раз, когда мне хочется спать, я как будто бросаю монету и не знаю, что выпадет: орел или решка.
Прежде чем заговорить, Коилла тщательно взвесила каждое слово.
– Если это не сны, то существует еще одна возможность, которую стоит обдумать. Может, это магическое нападение?
– Со стороны Дженнесты, ты имеешь в виду? Коилла кивнула.
– Я думал об этом, конечно. Ты полагаешь, она такое может?
– Кто знает?
– Но зачем ей? То есть, какой в этом смысл?
– Чтобы заставить тебя думать, что ты сошел с ума. Чтобы посеять в тебе сомнения и со всех сторон осадить твое сознание.
– Мне это тоже приходило в голову, но почему-то я в такое объяснение не верю. Как я уже говорил, эти сны во многом… приятны. Пару раз они даже добавляли мне уверенности. Разве это на руку Дженнесте?
– Я не утверждаю, что это именно она. Просто мне кажется, что такая возможность не исключена. И кто знает, как работает ее искаженная логика?
– Тут ты права. Хотя я все равно думаю, что она станет действовать менее окольными путями. – Страйк некоторое время изучал лицо Коиллы. И в конце концов решился выложить все карты. – Это еще не все.
– То есть?
– Сны – это не единственная странность. Есть кое-что еще.
Вид у Коиллы стал озадаченный и встревоженный.
– О чем ты?
Страйк набрал в грудь побольше воздуха:
– Все эти дела с Хаскером и звездами… Помнишь, он говорил, что они… пели ему.
– У Хаскера была лихорадка.
– У меня ее не было.
Коилле потребовалось несколько секунд, чтобы понять. Наконец она произнесла:
– Так ты тоже? – судя по ее тону, она не верила своим ушам.
– Тоже.
– Боги!… Да ты, я смотрю, о многом умалчивал!
– Ты по-прежнему считаешь, что я в своем уме?
– Если ты спятил, то вместе с Хаскером. Не забывай…
Они обменялись сдержанными улыбками.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь об их пении? – спросила Коилла. – Ты можешь выразиться точнее Хаскера?
– Пожалуй, нет. Это как с видениями, объяснить трудно. Но слово «поют» не хуже любого другого.
Его рука потянулась к мешку на поясе. Этот жест стал бессознательным, вроде как потребность фетишиста прикоснуться к фетишу. Если бы его спросили, зачем он это делает, он бы объяснил страхом потерять…
– Я обязана извиниться перед Хаскером, – сказала Коилла. – Я сомневалась в нем. Мы все сомневались.
– Теперь я тоже иначе смотрю на его поступки, – признался Страйк. – Но ему ни слова. И вообще, никому ничего не рассказывай.
– Почему?
– Вряд ли это поднимет боевой дух. Когда Росомахи узнают, что у их капитана галлюцинации, а звезды ему поют…
– Но ты рассказал мне. Почему?
– Потому что уверен: ты меня поймешь. В придачу, если бы ты пришла к выводу, что я спятил, то не стала бы этого от меня скрывать.
– Нет, я не думаю, что ты спятил. Что-то с тобой происходит, это ясно, но мне оно не кажется безумием.
– Надеюсь, ты права, – вздохнул Страйк. – Так ты никому не скажешь? Ради сохранения дисциплины в отряде…
– Если ты так хочешь, не скажу. Но мне кажется, они бы поняли. По крайней мере, офицеры. Даже Хаскер. Впрочем, Хаскер бы понял в первую очередь! И знаешь, такие вещи нельзя скрывать вечно.
– Если это начнет мешать мне командовать Росомахами, я им скажу.
– А потом что?
– Тогда и увидим.
Коилла не стала настаивать на более четком ответе.
– Если опять захочешь поговорить, – предложила она, – то я всегда рядом.
– Спасибо, Коилла.
Сняв бремя, Страйк испытал облегчение. В то же время ему было немного стыдно – ведь он признался в том, что считал слабостью. С другой стороны, поскольку Коилла не восприняла происходящее с ним за слабость, чувство стыда было не слишком острым.
Росомахи грузили пожитки и сворачивали одеяла. Кое-кто, ожидая приказаний, смотрел в сторону Страйка.
Он передал флягу Коилле:
– На-ка, согрейся. Нам пора выступать. Сделав хороший глоток, она вернула ему флягу. А когда оба встали, спросила:
– Как думаешь, у нас есть шансы в Рафетвью?
Вполне вероятно. По крайней мере, так мне кажется.
– До сих пор твои предчувствия сбывались. Ты их выкладываешь нам в самых сложных обстоятельствах. Может быть, Джап прав насчет развивающейся способности к ясновидению?…
Она сказала это в шутку. Оба знали, что орки никогда не обладали магическими способностями. Однако эти ее слова наводили на мысль, что за фасадом событий скрывается нечто еще, более сложное и таинственное, и вряд ли слишком забавное.
