Он поцеловал ее. И тотчас им овладело знакомое чувство, и его окружила знакомая атмосфера. Что-то в позе и жестах матери говорило ему о печали, даже — он часто думал об этом — о болезни: и болезнь, и печаль были равно знакомы ему, словно Лорна Шокерандит настолько погрузилась в них, это стало ее отличительными чертами, заменив все другое.
Когда она ласково заговорила с сыном, ни словом не упрекая его за то, что он не нашел времени зайти к ней раньше, в его сердце проросло сострадание. Он заметил, что годы явственнее прежнего запечатлелись в ее чертах с тех пор, как они в последний раз виделись.
Ее щеки и виски запали еще больше, кожа приобрела сходство с пергаментом. Он спросил, что она сотворила с собой.
Мать протянула руку и прикоснулась к нему, чуть нажав, словно не знала, что сделать, прогнать сына прочь или приблизить к себе.
— Нам не стоит тут говорить. Твоя тетя тоже хочет тебя видеть.
С этими словами Лорна Шокерандит повернулась и повела его в небольшую отделанную деревянными панелями комнату, где провела большую часть жизни. Лутерин помнил эту комнату с детства. Стены без окон были увешаны картинами, изображающими залитые солнцем одинаково мрачные каспиарновые леса. Тут и там, затерявшиеся среди изображений листвы, из овальных рамок выглядывали женские лица. Тетя Яринга, пухлая и эмоциональная Яринга, сидела в углу и вышивала, изогнутые рукоятки кресла словно повторяли контуры ее тела.
Яринга вскочила и издала похожий на всхлип звук, означающий приветствие.
— Наконец-то ты дома, бедный, бедный скиталец! Как тебе удалось через все это пройти...
Лорна Шокерандит неловко опустилась в бархатное кресло. Когда Лутерин присел с ней рядом, она взяла его за руку. Яринга вернулась в свое кресло в углу обшитой деревом комнаты.
— Для нас большое счастье, что ты вернулся, Лутерин. Мы не знали, что и думать, чего бояться, в особенности после того, как услышали, что произошло с армией Аспераманки.
— Моя жизнь была спасена только благодаря счастливому стечению обстоятельств. Все наши земляки-фермеры и дети благородных владетелей пали на границе с Сиборналом. Пали жертвой настоящего предательства, которому нет оправдания.
Мать взглянула на свои худые колени и выдержала долгую паузу. Наконец она сказала, не поднимая глаз:
— Всех нас потряс твой новый облик, Лутерин. Ты стал таким...
Она помедлила на последнем слове, зная, что сестра слышит ее.
— Я пережил жирную смерть и теперь готов к приходу Зимы, мама. Мне нравится мое новое тело, оно кажется мне идеальным.
— Ты так потешно выглядишь, — сказала Яринга, но на ее слова не обратили внимания.
Он немного рассказал дамам о своих приключениях и под конец добавил:
— Своей жизнью я во многом обязан женщине по имени Торес Лахл, вдове борлдоранца, которого я убил в бою. Она преданно ухаживала за мной, пока я лежал в жирной смерти.
— Преданность — необходимое качество раба, — ответила Лорна Шокерандит. — Ты еще не заходил повидаться к Эсикананзи? Инсил обрадуется, узнав, что ты наконец вернулся, ты сам знаешь.
— Я еще не говорил с ней. Пока нет.
— Завтра вечером я прикажу устроить пир и приглашу Инсил с семьей. Нам следует отпраздновать твое возвращение.
Она хлопнула в ладоши, почти беззвучно.
— Я спою для тебя, Лутерин, — проговорила Яринга.
Это было лучшее, что она умела.
Выражение лица Лорны изменилось. Она выпрямилась в кресле.
— Эванпорил сказал мне, что ты воспрепятствовал новому указу, велящему уничтожать всех фагоров.
— Мама, мы можем извести фагоров постепенно. Но уничтожить их сразу означает остановить все работы в поместье. У нас не найдется шести сотен рабов-людей, чтобы заменить этих двурогих, — не говоря уж о том, сколько стоят нынче люди-рабы.
— Но мы должны выполнять повеления государства.
— Я думаю, мы должны дождаться возвращения отца.
— Хорошо. Но в остальном ты готов согласиться с законом? Все смотрят на нас, Шокерандитов, и важно, какой мы подаем пример.
— Конечно.
— Тогда должна сказать тебе, что сегодня утром в твоих покоях арестована рабыня-иноземка. Мы посадили ее за решетку, и она предстанет перед местным советом, когда он соберется в следующий раз.
Лутерин Шокерандит вскочил.
— Почему ты сделала это? Кто посмел войти в мою комнату?
Гордо вскинув голову, мать ответила:
— Рабыня, которой ты приказал прислуживать этой иноземке, донесла мне, что та практикует паук. Паук запрещен законом. В настоящее время расплата за противление закону наступает очень быстро, стоит только вспомнить пример такого значительного лица, как верховный священник Чубсалид. И никаких исключений быть не может, даже для иноземок-рабынь.
— В этом случае может быть сделано исключение, — сказал Шокерандит, страшно бледнея. — Прошу прощения.
Он поклонился матери и тете и вышел из покоев.
Охваченный яростью, он пронесся через поместье в контору, где сорвал свой гнев на служащих.
Вызывая капитана поместной стражи, Шокерандит говорил себе: «Прекрасно, тогда я женюсь на Торес Лахл. Я должен защитить ее от несправедливости. Она будет в безопасности, став женой наследника Хранителя Колеса, который сам в будущем станет Хранителем... и, может быть, страх, который она пережила за решеткой, заставит ее отказаться от привычки разговаривать с призраком мужа так часто».
Торес Лахл без возражений освободили из темницы и возвратили в комнату Шокерандита. Они обнялись.
— Я горько сожалею о том неуважительном обращении, которому ты подверглась в моем доме.
— Я уже начинаю привыкать к неуважению.
— Тогда тебе нужно начать привыкать к кое-чему другому. При первой возможности я отведу тебя познакомиться с моей матерью. Вы должны лучше узнать друг друга.
Торес Лахл рассмеялась.
— Уверена, что не произведу на харнабхарских Шокерандитов благоприятное впечатление.
В честь возвращения Лутерина Шокерандита был устроен пир. Мать Лутерина стряхнула летаргию, чтобы пригласить всю местную знать, а также уважаемых родственников Шокерандитов.
Семейство Эсикананзи явилось в полном составе. Вместе с членом совета Эбстоком Эсикананзи прибыла его болезненного вида жена, двое сыновей, дочь Инсил Эсикананзи и целый хвост родственников.
С того дня, как Лутерин и Инсил виделись в последний раз, она
