Мамино прозвище – Яичница – является единственным прозвищем, которое придумала не она сама. Сами понимаете, кому охота давать прозвища самим себе, другим – пожалуйста, но вот себе...
По какому случаю мама стала Яичницей, никто толком не помнит, может быть, из-за того, что яичница – ее фирменное утреннее блюдо, во всяком случае, было им до тех пор, пока у нас не забарахлил синтезатор продуктов. Мама вечно озабочена наведением порядка на «Кашалоте» и всякими хозяйственными вопросами.
Целыми днями она бегает по звездолету то с пылесосом, то со сковородкой и жалуется, что ничего не успевает. Порой она берется проверять наши уроки, горячится, называет нас оболтусами, но при этом вскоре обнаруживается, что и сама мама уже все забыла и путается в формулах и интегралах точно так же, как и мы. «Ну и что! – кричит мама, когда мы ей об этом говорим. – Вы сперва выучитесь, получите два высших образования, как я, а потом можете все забывать!»
Мне – двенадцать лет, Дискетке – пять, а Пельменю – четырнадцать. У Пельменя сейчас так называемый переходный возраст, который проявляется в том, что он тайком выдавливает прыщи и всем грубит. Про этот «переходный возраст» я вычитал в какой-то умной книжке и теперь дразню Пельменя не иначе, как «переходняк». Ну и злится же он, скажу я вам!
Дискетка, проказливая маленькая девчонка, любимица всей семьи. Так уж случилось, что половины букв она не выговаривает. В результате речь ее пестрит «лыбами», «лозами», «леками» и «плочими» перлами. Но «лыба» и «лека» – это еще ерунда. Больше всего мы веселимся, когда, ругаясь с нами – а ругаться и вообще выяснять отношения она обожает, – Дискетка говорит «дуляк!». Попробуй догадайся, что это «дурак!».
Кроме «р», она не выговаривает еще «ж», произнося вместо «ж» – «з». Это выходит еще забавнее. «Узе», «заль», «залуюсь» – то и дело проскакивают у нее в речи, а однажды мы хохотали часа три, когда Дискетка вместо «Я же не жужжу!» произнесла «Я зе не зуззу!».
Мы с Пельменем постоянно ссоримся, и хотя я младше, но стараюсь не оставаться в долгу. Яичницу это огорчает, и она часто говорит, что не знает, у кого хуже характер: у меня или у Пельменя. Я лично считаю, что у Пельменя, хотя он уверен, что у меня. Впрочем, иногда я даже с ним соглашаюсь, потому что приятно и в этом превосходить брата.
Наш «Кашалот» относится к классу малых исследовательских звездолетов. Он размером с двухэтажный дом, имеет внутреннюю площадь в четыреста квадратных метров и весит около пяти с половиной тонн. По вместимости «Кашалот» рассчитан на восемь членов экипажа, так что наша семья еще вполне может слегка увеличиться. Я лично не против: ужасно интересно, какие у меня еще будут братья и сестры.
Внутри звездолета располагаются моторный отсек, склад оборудования, кают-компания, родительская каюта, детская, наш с братом отсек, ремонтная мастерская и столовая. Уф, едва все перечислил!
В ремонтной мастерской роботы Репка и Коробок каждый день подзаряжают свои аккумуляторы. Должно быть, это ужасно скучно: сидеть по полчаса в день со штепселем в боку и ждать, пока зарядное устройство не начнет мигать зеленым, сигнализируя, что подзарядка закончена и штепсель можно вытаскивать. На самом деле, конечно, слово «штепсель» я употребил не совсем кстати, потому что куда больше это похоже на увеличенный процессорный разъем – «папу».
Я только что сказал, что подзаряжаться скучно, но мне пришло в голову, что поглощать пищу так, как это делаем мы, люди, – тоже занятие весьма нудное, так что в этом смысле нам тоже не везет.
Репка и Коробок не простые роботы, они точно так же, как и Лелик, наделены искусственным человеческим интеллектом: Репка – женским, а Коробок – мужским. За долгие годы мы с Пельменем так к ним привыкли, что воспринимаем Репку с Коробком не иначе как бабушку с дедушкой, а они относятся к нам как к внукам...
3
Утро 1 февраля 2455 года началось с того, что мы с Пельменем крупно поссорились и даже подрались. Ссора вышла из-за того, что этот свинья Пельмень поймал моего робота-кролика Лопоуха, отвинтил у него лапы и установил на их место ноги механической лягушки из конструктора.
Установочные гнезда делаются универсальными, и, разумеется, они совпали, и когда утром я проснулся, то первым, кого я увидел, был мой кролик, ковылявший на зеленых лягушачьих лапках с ластами. Передние лягушачьи лапы были слишком короткими для него, и он подметал пол синтетическим мехом, а задние, напротив, были снабжены такими сильными пружинами, что при любой попытке сделать скачок Лопоух кувыркался через голову, а потом долго лежал на спине и барахтался, пытаясь встать на ноги. Бедное животное не понимало, что с ним происходит, и жалобно повизгивало, пребывая в полном шоке.
Пельмень стоял рядом и, подталкивая ногой моего кролика, громко ржал. Выводить меня из себя было любимым занятием Пельменя, и он занимался этим все время, за исключением тех редких минут, когда спал, ел или выдавливал прыщи.
Сделав вид, что я не совсем еще проснулся, я незаметно протянул руку к своей гипноподушке, которая, пока я спал, незаметно пичкала мою память сведениями по элементарной механике и астрономии, и неожиданно огрел брата подушкой по башке. Удар вышел отменным, я и сейчас им горжусь. Пельмень с глупейшим лицом, на котором было написано самое искреннее удивление, растянулся во весь рост.
Разумеется, он тотчас вскочил и, схватив свою гипноподушку, бросился на меня, и мы принялись дубасить друг друга со всей силы. Прекратили мы драться только тогда, когда в нашу каюту прикатил на грохочущих гусеницах дедушка Коробок.
Он подхватил нас с Пельменем поперек туловища и, с легкостью оторвав от пола, закинул себе на плечи. Мы почувствовали себя точно две лисицы, провалившиеся в медвежью берлогу. Если бы вы увидели Коробка хоть раз в жизни, то поняли бы, что сопротивляться бесполезно: Коробок принадлежит по выпуску к самой первой гусеничной партии роботов-исследователей, предназначенных для работы на неосвоенных планетах, и каждая из его пневматических ручищ по силе превосходит ковш бульдозера. Одним словом, я хочу сказать, что, прежде чем бороться с Коробком, вы вначале подеритесь с двумя бульдозерами, и, если одолеете их, тогда у вас еще есть шанс... Эдак один к ста...
Наш добрый ржавый старикан был порядком возмущен и тряс нас, словно котят.
– Кто первый начал? – грозно спросил он, ставя нас на пол и мрачно оглядывая повреждения, которые мы нанесли друг другу.
Пельмень, вытирая с носа кровь, молча ткнул пальцем в мою грудь.
– Неужели ты первый начал, Митрофан? Даже не верится! Разве нельзя договориться по-хорошему? Вы же братья! – возмутился старик.
– Ага, братья! – фыркнул я. – Интересно, как я буду с ним договариваться? Может, мне стоило сказать: «Ай-ай-ай, как тебе не стыдно, Пельмешек! Ведь ты же мой родной братик! Зачем ты дразнишь меня и откручиваешь лапки у моего кролика? Это ведь нехорошо! Давай лучше вместо этого возьмемся под ручки и пойдем гулять по коридору, нюхая цветочки в горшках и обсуждая проблемы высшей математики!»
Коробок внимательно посмотрел на меня своими зрительными объективами, и я почувствовал, что старик меня понял, и мне стало приятно, потому что всегда приятно, когда чувствуешь, что кто-то из взрослых, кого ты уважаешь, тебя понимает.
– Вообще-то ты прав, Митрофан. Не все можно объяснить словами, – сказал Коробок. – Иногда более действенными бывают другие методы. Как-то на Земле, когда «Кашалот» еще только строился, к Репке пристали два ангарных робота. Здоровенные такие были ребята – вдвоем сгружали семитонные контейнеры. Я стал убеждать их извиниться. Они заупрямились. Я стал говорить, что с дамами так не обращаются: они стали хохотать и грубить.
– И как, в результате они извинились? – нетерпеливо спросил я.
Коробок взглянул на свои бульдозерные ручищи.
– Извинились, но не сразу. Мне пришлось их слегка поуговаривать. После этого оба отправились на ремонт, впрочем, мне тоже пришлось подремонтироваться... Вот тогда-то я и понял, что порой слова полезно подкрепить чем-то более действенным.
Коробок задумался, изучающе осмотрел нас и сказал:
– Ладно, что уж с вами делать – подрались так подрались. Поехали в медотсек, надо привести вас в
