им Сартр! Нет чтобы девушку просто покрепче обнять, они ей про Бергмана вешают, а то и того хуже – про процессоры и оптико-волокно! Пацан должен быть чисто конкретным! Сказал – сделал! Мужиком должен быть прежде всего! Ферштейн?
Книги надо сдавать вовремя! Даже смерть не причина для опоздания! Было время, когда мертвые вставали из гробов, спохватившись, что не сдали методичку.
Она отлично умела давить на жалость: жизнь научила.
– И что дальше? – сказал он голосом, подтаявшим до того градуса, когда вечный лед начинает превращаться просто в ледяную воду.
Одноглазка, Двуглазка и Триглазка – три сводных сестры Крошечки- Хаврошечки – гнали хворостинами на бойню рыжеватую корову. Сама Хаврошечка, хмурая целеустремленная девчушка, ростом эдак в полтора малютки Клоппика, решительно шла за сестрами, раскуривая на ходу динамитную шашку.
Они были разные, как рыба и птица. А рыба и птица относятся к секретам друг друга вполне благожелательно. Хотя бы потому, что их не запоминают.
Проще отбацать на ржавом напильнике всего Бетховена, чем добиться ее одобрения!
Он был идеалист, то есть упрощал жизнь до идеи, оскоплял все ее многообразие и любовался ошибочной и ложной гармонией, проистекавшей от такого упрощения.
Сгусток уныния в юбке.
Немного психопат, но это уже издержки производства.
Молчанию как средству человеческого общения он не доверял и был убежден, что, когда люди встречаются, они должны разговаривать и проявлять доброжелательность.
Он ощутил себя человеком, которому больше всех надо и который, как результат, чаще прочих получает по мозгам.
В ее варианте проклятия означали благодарность.
Его улыбка способна в считаные минуты оживить мертвого и умертвить живого...
Шурасик вышел в парк, примыкавший к пруду. Пруд стабильно пованивал тиной. Короче, пейзаж... А пейзажи в приличных книгах принято или пропускать, или списывать у Тургенева, зная, что их все равно пропустят.
Катя посмотрела на внука Ягге с терпеливой нежностью санитарки, которая объясняет психу, что с люстры лучше слезть. Люстра устала. Ей нужно немного отдохнуть и поклевать зернышек.
На душе у нее было скверно. Даже не кошки скреблись, а старые холостяки оттирали наждаком пригоревшие кастрюли.
Она одарила Поклепа своим знаменитым взглядом, который в былые времена превращал древних, но не очень долговечных греков в не менее древний, но более долговечный мрамор.
Его зубы – это сплошная история кариеса от первых пятнышек и до финальной стадии.
Встреться с ним в этот миг пещерный лев, он и то задумался бы, а так уж ли он голоден? Стоит ли связываться?
Одеревеневший мертвяк, которого бьют током, и тот улыбнулся бы приветливее.
– Ну, дорогая, успокойся! Все просто, как дважды три – восемь!
– Сколько-сколько?
– Хорошо, пусть будет девять! – Зуби, как истинный гуманитарий и просто красивая женщина, брезговала точными числами.
Даже в падающем самолете она нашла бы время, чтобы подкрасить губы.
Пижонство в нем боролось с фактами.
Он подумал, что это существо не просто впало в ничтожество, но стало живой иллюстрацией самого слова «ничтожество».
На ней прям копирайта некуда поставить!
... в своей лучшей блузке, накрашенная как сто пять тысяч индейцев.
Выставь ее на конкурс красоты с обезьянами – выше третьего места
ей сроду не дадут.
Ну а в плане моральных качеств... Что тут скажешь? Красив, умен, благороден, улыбчив, приятен в общении, всегда готов протянуть нуждающемуся руку помощи... И все это, увы, не про него.
К комплиментам он относился тем положительнее,
чем глобальнее они звучали.
О, Марс моих грез, закат моего разума, кошмар здравого смысла!
Он был томен, грустен и хотел рассола.
Похоже, таково было главное свойство ее натуры – доводить все до гроба.
Шурасик посмотрел на Таню взглядом практикующего психиатра, которому
