я ещё Квентин Дорварда не дочитала. А он из больничной библиотеки.
— У вас в классе есть Коля? — спрашивает Алиса после паузы.
— Три штуки, — говорит Юля. — Тебе какой нужен?
— Три Коли?
— Ну да. Сулима, Садовский и Герасимов.
— Целых три Коли! — Алиса расстроена.
Кто–то прошёл по коридору и остановился у двери в палату. Тень человека обозначилась на матовом стекле. Человек остановился, будто не уверен, сюда ли ему надо.
Алиса замирает.
— Кто там? — спрашивает она тихо.
— Не всё ли равно? — удивляется Юлька, оторвавшись от чтения.
Тень исчезла.
— Мне это не нравится, — говорит Алиса.
— Странная ты. Может, ты малолетняя преступница и скрываешься от правосудия?
— Может быть.
— Не обижайся, я пошутила. У меня есть другая теория, только я её никому не скажу.
— Какая? — Алиса прислушивается к шагам в коридоре.
— Твоя мама умерла или оставила вас. Твой отец женился снова, а мачеха очень жестоко обращалась с тобой. Вот ты и убила мачеху и бежала.
— Почему убила?
— Ну не убила, просто убежала.
— Не говори чепухи, — сказала Алиса. — У меня отличная мама. Мне нужно поговорить с твоими Колями.
— Алиса, я тебе удивляюсь…
И тут снова тяжёлые шаги в коридоре заставляют девочек умолкнуть.
— Я погляжу, — говорит Юлька.
Она соскакивает с кровати, но тут же в коридоре слышны голоса. Они приближаются. Входит дежурная сестра Мария Павловна.
— Вы не спите, девочки? — спрашивает она.
— Нет.
— А у меня для тебя, Алиса, большая радость. Тебе всё расскажет Александр Борисович.
— Ну, Алиса, тебе повезло! — говорит он. — Готовься к большой радости.
Что–то в Алике Борисовиче не так, как прежде. Посторонний, может, и не заметит, но Алиса насторожилась.
— А вы разве не в кино? — спрашивает она.
— Ради такого события можно и кино пропустить.
— Что случилось?
— Одевайся, собирайся, за тобой приехали.
— Но кто мог приехать? Никто не мог за мной приехать, — кричит Алиса. — Никто не знает, что я здесь!
— Твой папочка! Собирайся, скорее, он умирает от нетерпения. И твоя мамочка умирает от нетерпения. Вся твоя семья умирает от нетерпения.
Алик Борисович оборачивается к Марии Павловне и другим, начальственным, таким несвойственным Алику Борисовичу голосом говорит:
— Подготовьте вещи и документы. Пациент выписан.
— Ну как же так, Александр Борисович! — удивляется Мария Павловна — Прямо сейчас, на ночь глядя? Я возражаю.
— Не возражать! — кричит Александр Борисович. — Вы лишаете ребёнка родительской ласки.
— Завтра утром, — твёрдо говорит Мария Павловна. — Согласно правилам. С разрешения зав. отделением.
— Вы что, меня не знаете?
— Я отлично знаю, Александр Борисович, что на вас это не похоже. Я знаю, кстати, что вы уже час как сменились с дежурства и пошли домой, якобы писать диссертацию.
— А ну, пошла отсюда! Сколько надо приказывать! Ты уволена, мымра!
— Вот это не выйдет, — спокойно отвечает Мария Павловна. — Врачей–то вон сколько, а хорошую сестру попробуйте, поищите.
Александр Борисович не слушает. Он выталкивает в коридор Марию Павловну, а сам втаскивает из коридора толстяка в длинном плаще, шляпе и чёрных очках.
— Идите, папаша, — говорит он. — Ваша дочка ждёт вас с нетерпением.
Алиса насторожилась, отступает к окну.
— Где моя дочка, где моё сокровище? — толстяк топчется посреди палаты, переводя взгляд с Алисы на Юльку и обратно. Потом вспоминает и спешит к Алисе:
— Вот моя девочка, вот моё сокровище! Идём домой, в семью!
— Нет! — кричит Алиса. — Не смейте ко мне подходить!
Она вскакивает на кровать и отступает от толстяка.
— Вы не мой отец!
— Стойте! — вмешивается Юлька. — А то я сейчас буду кричать, а вы даже не представляете, как я умею кричать.
— Погоди, погоди, — вмешивается Алик Борисович. — У вашей дочки была травма, сотрясение мозга, в документах написано, я сам глядел. Она всё позабыла. И папочку своего позабыла. Сейчас мы вместе вспомним папочку и поедем домой. А ты, Юля, не кричи, зачем кричать? В соседних палатах спят больные дети, зачем их будить?
— Алиса, неужели ты так больна, что забыла дорогого папочку? — вопит толстяк.
— Ты забыла, как я качал тебя на этих руках. (Он протягивает вперёд руки.) Ты забыла, как мы славно веселились с тобой на бете Сириуса?
При последних [словах] Алик Борисович дёргает толстяка за рукав, и тот спохватывается:
— Прошу прощенья, — говорит он. — Забылся.
— Погодите, — кричит Юлька, увидев, что толстяк надвигается на Алису. — Может, ошибка. Надо доказать, что он ей отец. Покажите ваш документ.
— Есть у меня документы! — толстяк достал из брюк стопку бумажек и стал махать перед носом Юльки, иекоторые бумажки посыпались на пол, но никто не обратил внимания.
— Девочка, а ты не вмешивайся, — говорит Алик Борисович. — Мы ещё разберёмся, как ты сюда попала. Алиса, не теряй времени, вставай и пошли. Нам некогда.
Алисе удалось увильнуть от рук толстяка, и тот ткнулся в стену.
— Скорее, идиот! — крикнул Алик Борисович. — Сейчас все проснутся.
— Они заодно! — догадалась Юлька. — Алиса, осторожнее!
— Конечно, заодно, я давно догадалась, — отвечает Алиса. — Ты только погляди на ботинки Алика Борисовича.
Алиса была права. Оба ботинка Алика Борисовича были на правую ногу.
— Что такое? — удивился Алик и поглядел на свои ноги.
И тут случилось совершенно невероятное: правый ботинок на левой ноге шевельнулся и превратился в левый.
Пока все смотрели на ботинок, толстяк умудрился схватить Алису. Он прижал её к боку и зажал рот.
— Доченька, — бормотал он при этом тупо. — Доченька…
Толстяк отступил к двери, Алик Борисович блокировал путь дежурной сестре, и тогда Юлька решилась на отчаянный поступок. Как тигрица, она присела и прыгнула с кровати на толстяка и вцепилась ему ногтями в щёку.
При этом Юлька издала боевой клич индейцев, да такой громкий, что оконное стекло вылетело
