«Посиди минутку. Сейчас шок пройдет».
«Товаби… Почему так плохо?.. В прошлый раз..» — мысли ворочались до отвращения медленно.
«Новая технология. Скоростное копирование. Нам надо быстро. Скоро станет лучше».
Он помог мне встать и отвел в соседнюю комнату, где уже сидели на диване остальные пасси, которые были не в лучшем состоянии, чем я. Товаби усадил меня рядом с ними.
Минут через десять ко мне вернулась способность соображать. Остальные пришли в себя еще раньше. Лешик сдвинулся на край дивана и наклонился вперед. Попытался встряхнуть головой. Но это вышло не очень энергично.
— Ничего себе! Раньше так не было.
— У тебя которое слияние?
— Двенадцатое, кажется.
Он попытался встать на ноги, но тут же сел опять.
— Ноги как ватные!
Мне не хотелось следовать его примеру. Тело словно налилось свинцом.
В дверях показался товаби.
«Вы пока не дергайтесь. Посидите спокойно еще полчасика, пока мы не закончили со всеми дери. А то знаю я вас, болтунов. Потом можете погулять по станции. Я вызову».
Я стоял внизу, у корабельного шлюза. Вокруг станции, насколько хватало глаз, плыли озера тумана и кружились облачные водовороты. Пока далеко. Но это не надолго.
Вернулась первая пара челноков и двухместки. Загружалась вторая партия Иных. Быстро и слаженно. Шальная мысль прокрасться на челнок контрабандой все–таки завелась в моей голове, как вредное насекомое. Но я тут же отмел ее, как бессовестную. Ведь тогда я займу место Иного, а это отвратительно. Меня даже замутило от этой мысли.
Товаби попытается спасти наши имплантаты, и это хорошо. Оставалось только надеяться, что у него получится. А так, одним воплощением больше, одним меньше! Вполне разумно. Имплантат весит куда меньше человека и занимает меньше места.
Мандраж перед прекращением жизненного цикла все же присутствовал, но где–то на границе сознания и очень слабо. Сколько же можно? В девятый раз! Скорее я боялся за свой имплантат. Ситуация чрезвычайная. Но по–настоящему страшно мне было только под дверью товаби, перед переключением режима. Имплантат в режиме копирования подавляет это презренное животное чувство.
Перегруженные челноки тяжело отошли от причала и медленно поплыли вверх. Я равнодушно проводил их взглядом. Близился полдень. Все–таки жалко, что закрыли столовую.
«Денис, поднимайся».
Уже? Да, конечно, имплантаты надо еще упаковать, собрать необходимую аппаратуру. Товаби не будет заниматься нами в последний момент. Я бросил прощальный взгляд на дырявое, как сыр, облачное море и начал подниматься по лестнице.
У двери товаби снова стояла очередь. Но теперь ребята были совершенно спокойны. Только частенько поглядывали на периферийные имплантаты, чтобы узнать, не завершено ли копирование.
— У меня все, — сказал Тео (он снова был передо мной) и показал мне руку.
Имплантат слегка светился алым.
— Ну, до встречи.
Он протянул мне руку, и я с удовольствием пожал ее.
— Не забывай меня в следующем воплощении. Узнаешь через господина, где я?
— Да, обязательно.
Я остался в одиночестве. Минут через десять мой имплантат тоже вспыхнул красным, и меня вызвал господин.
«Денис, сразу в операционную. Сейчас не до развлечений. В следующем воплощении компенсируем».
«Но ведь награду получает тело…»
«Сейчас не до этого».
В операционной были приготовлены инструменты, уже вычищенные и дезинфицированные после Тео, и горели бестеневые лампы. Рауль был здесь же.
«На стол, лицом вниз».
Он помог мне забраться и заставил лечь.
Вошел Александр. Подошел. Положил руку мне на спину. И мир погас.
Высший Александр Вольф еще раз прошелся по залу возле приемной Наместника. Из конца в конец. За стеклянными раздвижными стенами шелестели деревья, подернутые первой осенней позолотой. Он шел сюда по старому парку, вдыхая запах опавшей листвы, и думал о том, что больше никуда не полетит. Останется на Земле. Если, конечно, выйдет отсюда.
Его заставляли ждать. Это было неслыханно. Да, возможно, он виновен. Но он Высший. Никто не смеет отнимать у него время, тем более этот гомункулус, которого они же и создали.
Но гомункулус не мог совершить ничего неразумного. Иначе он — их ошибка. Высший понял, что опускается до страсти, и ужаснулся. Если Наместник заставляет ждать — значит, в этом есть смысл и польза. Иначе и быть не может.
«Александр Вольф, заходите».
Светлый кабинет Наместника. Прозрачный потолок и одна из стен. За ней тот же золотисто–алый пейзаж. И над всем бескрайнее небо такого глубокого синего цвета, который бывает только ранней осенью. Ни облачка.
«Садитесь, Александр. Принесли?»
Большие, чуть раскосые глаза Наместника смотрят внимательно. Нет, скорее цепко. Не по–мужски и не по–женски. Взгляд Супперректора.
«Да, Тиест».
Высший выкладывает на стол маленькую металлическую коробочку.
«Здесь».
Наместник открывает, смотрит на крошечный дымчатый кристалл.
«Он не поврежден?»
«Нет, вся информация сохранена».
«Как это случилось?»
…Гибнущая Венерианская станция. Всем низшим уже прекращены жизненные циклы. Их имплантаты рассортированы и упакованы. Взяты и сохранены образцы клеток пасси.
«Вы собираетесь клонировать homo passionaris? — взгляд Наместника становится жестче. — Зачем? Этот вид еще совершенствовать и совершенствовать».
«Это очень удачные сервенты. Жаль, если пропадет такой генетический материал».
«Оставьте. Вы просто к ним привязаны. Это следствие цепи. Не увлекайтесь цепью».
«Цепь очень эффективна».
«И заставляет вас совершать неразумные поступки. Низший должен воспринимать себя как часть господина. Это правильно. Но теперь вы воспринимаете пасси как часть себя».
Наместник был прав. Высший не спорил. Но Денис, но Леша… Двадцать пять и тридцать лет? Это не жизненный цикл! Это недописанная глава, лист, вырванный из книги. Да, поколения пасси должны меняться, порождая все более совершенных. Но за шестьдесят–восемьдесят лет. Не за двадцать же! А троим из его сервентов было меньше двадцати.
«Чем чаще меняются поколения, тем быстрее происходит отбор».
Нет! Он все равно поступит по–своему. Если, конечно, выйдет отсюда. Наместник не будет вникать в такие мелочи, как воскрешение нескольких пасси.
«Ладно, дальше».
…Возвращаются корабли второй партии. Станцию покидают последние Иные. Мы с Раулем берем двухместку. Ситуация критическая. Слишком. Очаги энергетической нестабильности уже повсюду. И нас
