— Такая красота!.. Вы меня потом научите?
— Общие принципы объясню, но этому не научишь. У меня эта штука получилась всего-то второй раз в жизни. Во-первых, ее нельзя сплести для себя, только для кого-нибудь другого. Вдобавок, это невозможно сделать на заказ, тут нужно вдохновение, порыв — и определенное настроение.
— Вы сплели его для той девочки?
— Для кого же еще? Не каждый день у тебя на глазах случаются чудеса. Она подарила мне чудо, как ни банально это звучит, а я отдарился, как сумел, вот и все.
— Погодите… — собираясь с мыслями, девушка поправила сбившийся шарф. — Все равно же то, что получилось у нее, с вашей техникой ни в какое сравнение не идет. Вы же сами на каждом шагу творите чудеса.
— Нет, Лотта. То, что творю я, — это магия, чары, волшба, иначе говоря, применение на практике освоенных мной колдовских техник, если использовать этот термин, тут ты совершенно права. А то, что проделала она, — вот это уже чудо. Победа отчаянного духа над превосходящими силами противника.
— У нее есть магический дар?
— С ходу не скажешь. Во всяком случае, у нее есть дар не сдаваться.
— Так может быть, вам ее тоже взять в ученицы?
— Да нет, пожалуй. — Драган непонятно усмехнулся. — Думаю, тут нужен другой учитель, а я ничему ее не научу…
«Ничему хорошему», — добавил он мысленно, с легкой грустью.
Драган не собирался менять свое жизненное кредо. Что поделаешь, он вечный беглец. Когда наступит весна, он уедет на Сансельбу, вместе с Лоттой, которая так и не догадается, что они не охотятся за опасными приключениями, а совсем напротив — удирают от вышеупомянутой сомнительной радости. И разбираться с Оноратой, как хочется юной ведьмочке, он тоже не будет, еще чего не хватало, сразу из всех щелей проблемы полезут… Пусть этим занимается Валеас, когда станет Весенним Властителем.
Драган всегда предпочитал быть сторонним наблюдателем, а не участником, но как же его радовали встречи с непохожими на него существами, живущими в полную силу, вроде этой девочки. Без них нельзя. Это без него можно, а без них нельзя, и пусть сплетенное им заклятье поможет малышке выжить в Танхале, стоящей на пороге весенних передряг.
Сандра задержалась у витрины посудной лавки и долго всматривалась в темноватую стеклянную полость, но чертовой куклы след простыл. Манекенистый тип в белом кашне не обманул, хоть и тоже колдун.
Поверив наконец, что все в порядке, она бегом побежала к мосту через канал. Уже поздно, мама заругается. О том, что сегодня приключилось, маме лучше не рассказывать, а то еще беспокоиться начнет и строго-настрого запретит гулять в одиночку. Вообще-то уже запрещала, и не один раз, однако Сандра со спокойной совестью не слушалась, а если мама с папой за нее перепутаются — тогда никуда не денешься, придется послушаться, поэтому она схитрит, ничего не скажет.
Ночлежка пряталась за грудой неказистых построек и кривых заборов, но Сандра знала, по каким закоулкам короче всего до нее добраться. Внутри полно народу, галдеж, вонючий дым, светят тусклые лампочки, пахнет подгорелой едой, потом, отсыревшей одеждой. Длинный коридор, по обе стороны крохотные каморки с занавесками вместо дверей. Повезло: мама только что вернулась, еще и раздеться до конца не успела. В последние несколько дней она вместе с группой других ночлежниц за поденную оплату разгребала снег за береговыми воротами. С детьми туда нельзя, это ведь уже территория Леса, зато часть заработка выдают продуктами — хлебом, колбасой, вареными яйцами, чаем.
— Ты где опять была? — вздохнула мама, пристраивая на батарее свои рукавицы. — Я же просила, отсюда ни ногой. Пока меня нет, играй в снежки с другими ребятами, а тебя где носит?
— Я ходила смотреть на трамваи, как они через соседний мост ездят, — честно глядя ей в глаза, объяснила Сандра. — Это же близко.
— На обратном пути я завернула в Картофельный переулок. Госпожа Доротея сказала, хозяин того дома вчера вернулся из рейса. Хоть бы он и правда оказался таким хорошим человеком, как она говорит.
— Ага… А я, мамочка, сегодня торговала собой в магазине и шоколадку тебе принесла, извини, что совсем маленький кусочек остался…
Мама охнула и уселась на топчан — так, что в нем что-то хрустнуло.
