Мисс Фосетт, одна из ее подчиненных, заметила оставленную на виду записку и разволновалась:
— Господи, неужели это правда? Выездная ревизия?
— Кто-то пошутил, — сказала Урсула и, к своей досаде, почувствовала, что краснеет.
В этих двусмысленных (а подчас и откровенно непристойных), но на первый взгляд невинных записках было нечто, абсолютно не свойственное Крайтону. «Ощущается дефицит твердых карандашей». Или: «Не требуется ли заправка ваших чернильниц?» Пусть бы научился либо скорописи Питмана, либо осмотрительности, думала Урсула. А еще лучше — чтобы угомонился со своими записками.
Когда швейцар распахнул перед ней двери отеля «Савой», Крайтон поджидал в просторном вестибюле, и они, вместо того чтобы зайти в «Американский бар», направились по лестнице на третий этаж, в номер люкс. Необъятных размеров кровать со множеством подушек занимала едва ли не все свободное пространство. Так вот зачем мы здесь, подумала Урсула.
Для предстоящей встречи крепдешин показался ей неуместным, и выбор был сделан в пользу синего атласного платья — одного из трех приличных выходных туалетов; сейчас Урсула пожалела о своем решении, поскольку все шло к тому, что Крайтон будет ее раздевать, а не угощать. Он любил снимать с нее одежду, любил разглядывать ее тело. «Как на картине Ренуара», — говорил он, хотя слабо разбирался в искусстве. Хорошо еще, что не Рубенса, думала она. И не Пикассо. Благодаря Крайтону она приобрела великий дар изучать свою наготу без особых придирок. Мойра, по всей вероятности, облачалась в длинный фланелевый балахон и требовала гасить свет.
Порой Урсула сомневалась, не преувеличивает ли Крайтон добропорядочность своей супруги. У нее даже возникало желание съездить в Уоргрейв и краем глаза посмотреть на обманутую жену — действительно ли она такое пугало. Единственное, что ее останавливало: увидев Мойру во плоти (даму, очевидно, рубенсовского, а не ренуаровского типа), Урсула не смогла бы с прежней легкостью продолжать роман с мужем реальной женщины, а не загадочной невидимки.
(— Она так или иначе реальная женщина, — недоумевала Памела. — Совершенно несостоятельный довод.
— Да, я все понимаю.
Этот разговор состоялся позже, весной, в день шестидесятилетнего юбилея Хью, который прошел в довольно нервозной обстановке.)
Из окна гостиничного люкса открывался великолепный вид на Темзу, от моста Ватерлоо до здания парламента и часовой башни Биг-Бен: сейчас эта панорама подернулась дымкой близких сумерек («фиалковый час»). Игла Клеопатры, темным перстом устремленная в небо, была едва различима. Ослепительных переливающихся лондонских огней как не бывало. Повсюду соблюдалось затемнение.
— А «кубрик» занят? Нас выбросило в открытое море? — спросила Урсула, когда Крайтон откупоривал бутылку шампанского, ожидавшую своего часа в запотелом серебряном ведерке. — Мы что-нибудь отмечаем?
— Прощание, — ответил Крайтон, останавливаясь рядом с ней у окна и протягивая ей бокал.
— Прощание? — Урсула не поверила своим ушам. — Ты привел меня в роскошный отель и заказал шампанское, чтобы разорвать наши отношения?
— Наше прощание с прежним миром, — сказал Крайтон. — Мы расстаемся с мирной жизнью. — Он поднял бокал в направлении Лондона, его сумеречной красы. — За начало конца, — мрачно провозгласил он и невзначай, словно припомнив какой-то пустяк, добавил: — Я ушел от Мойры.
Урсула растерялась:
— И от дочерей? — (Спрошу для верности, подумала она.)
— От всех. Жизнь слишком ценна, чтобы отказываться от счастья.
Урсуле пришло в голову, что в Лондоне сейчас многие говорят то же самое. Разве что в менее пышной обстановке. Но некоторые наверняка скрепляют этими словами свою нынешнюю жизнь, а не перечеркивают ее одним махом.
Охваченная внезапной и необъяснимой паникой, Урсула выпалила:
— Я не собираюсь за тебя замуж. — Когда эти слова слетели у нее с языка, она сама удивилась собственной решимости.
— Да и я не собираюсь на тебе жениться, — сказал Крайтон, и Урсулу захлестнула неожиданная обида. — Я снял квартиру в Эджертон-Гарденз, — продолжал он. — Подумал, что ты смогла бы ко мне переехать.
— Переехать в Найтсбридж ради греховного сожительства?
— Если захочешь.
— Ну, ты и наглец, — протянула она. — А как же твоя карьера?
Он пренебрежительно фыркнул. Значит, она сама, а не война призвана стать его новой Ютландией.
— Ты согласна? Урсула?
Урсула смотрела в окно на Темзу. Река стала почти невидимой.
— Созрел тост, — сказала она. — Как там говорится у вас на флоте? «За то, чтобы любовница и жена ходили разными курсами». — Чокнувшись с Крайтоном, она добавила: — Я ужасно проголодалась. Мы ужинать будем?
Резкий сигнал автомобиля под окном нарушил утреннюю тишину Найтсбриджа. Урсула скучала по звону колоколов. До войны она принимала многие простые вещи как данность и теперь дорого бы дала, чтобы только вернуться назад и оценить их по достоинству.
— Зачем так гудеть, — пробормотал Крайтон, — когда можно позвонить в дверь? — Он подошел к окну. — Приехал. Если это парень в костюме-тройке, важный, как снегирь.
— По описанию — очень близко. — Урсула про себя никогда не называла Мориса парнем и даже не считала его молодым, но Крайтон мог думать иначе.
В тот день Хью праздновал свой шестидесятилетний юбилей, и Морис нехотя предложил подбросить Урсулу в Лисью Поляну, на семейное торжество. Соседство с Морисом в замкнутом пространстве автомобиля обещало стать для нее новшеством (необязательно приятным). Они редко бывали наедине.
— У него и бензин есть? — Крайтон поднял бровь, хотя его слова прозвучали скорее утверждением, чем вопросом.
— У него есть персональный шофер, — сказала Урсула. — Кто бы сомневался, что Морис выжмет из войны все, что можно.
«Из какой такой войны?» — спросила бы Памела. Она по-прежнему «отсиживалась» в Йоркшире с шестеркой ребятишек и Джинетт, которая оказалась не только занудой, но и «ужасной
— Наверняка ему просто неловко приехать домой на персональном автомобиле, не захватив меня, — сказала Урсула. — Морис не допустит, чтобы его осуждали, даже самые близкие. Ему ведь надо поддерживать
Морис отправил Эдвину с детьми в Лисью Поляну на пасхальные каникулы. Урсула подозревала, что ему известно нечто такое, о чем не догадываются простые смертные: уж не чревата ли Пасха особыми опасностями? Морис, по всей видимости, действительно знал больше других, но пасхальные каникулы прошли гладко, и теперь Урсула считала, что он просто устроил встречу бабушки и внуков. Филип и Хейзел были начисто лишены фантазии; Урсула могла только гадать, как они уживаются с неугомонными эвакуированными, которых приняла под свой кров Сильви.
— На обратном пути будет очень тесно: Эдвина, дети. Да еще шофер. Ну, ничего не поделаешь.
На улице снова взвыл клаксон. Урсула не реагировала из принципа. Вот была бы умора, подумала она, если бы вместе с ней появился Крайтон в парадной военно-морской форме (с медалями, золотыми галунами и прочим) и затмил бы Мориса по всем статьям.
