На Алекса было больно смотреть. Он сел за парту, похожий на мятый фантик от конфеты. Но сразу расправился, налился румянцем и стал всех вокруг толкать, горячо шепча: «Слышь, двойку не поставила! Слышь, ответил все-таки!»
— Давай, Токарев, выступи за себя и за друга. — В голосе Елены Аркадьевны появилось что-то жалобное.
Громыхнула сдвигаемая парта. Саша вскочил, будто хотел рвануться к доске. И вдруг замер. Казалось, его порыв ушел куда-то внутрь тела, вызвав секундную дрожь. Он глянул на приборный стол и тоскливо пробормотал: «Где же эта поганая машина? А-а, ударю веером, всех демонтирую…» После чего зажмурился, закусил нижнюю губу. Лицо его мучительно скривилось… Никто не обратил внимания на столь странное поведение, лишь Елена Аркадьевна почувствовала что-то неладное:
— Спокойно, спокойно, Саша. Ну-ка соберись.
— Я вполне, — отозвался Токарев, открыв глаза. — А вот ваша техника немножечко того. — Он вытер со лба выступивший пот.
— Что значит того?
— Да не работает электрическая машина, — с достоинством объяснил он. — И вообще там на столе ничего не работает, я же вижу.
— Да ну тебя! — возмутилась учительница. — Поумнее бы чего-нибудь придумывал, если уж не желаешь учиться!
— Почему, я все выучил! Надо развести электроды в стороны, а потом крутить ручку. Электроды — это там шарики такие есть.
— Ладно, хватит с меня ваших выкрутас.
Елена Аркадьевна подошла к учебной аппаратуре, решительно цокая каблучками.
— Все смотрим сюда! — комментировала она свои действия. — Токарев, Чернаго, вот электростатическая машина…
Она принялась размеренно вращать резиновую рукоятку, одновременно поясняя: «Заряды накапливаются… здесь положительный, там отрицательный», но через минуту всполошилась:
— А искра? Где же искра?!
Некоторое время она продолжала вращательные движения в ускоренном темпе и наконец бросила это бесполезное занятие. Растерянно наклонилась к самому столу, что-то высматривая.
И вдруг стала пятиться, не меняя согнутой позы.
— Ой, вылезает. — Голос ее вместо звонкого был непривычно сиплым. — Ой, ползет…
Класс ничего не понял.
— Что там, змея? — шепнул кто-то.
— Вспышка спереди! — страшно завизжала Елена Аркадьевна и присела на корточки, закрыв голову руками. Тут наконец стало видно: от учебного устройства, зловеще потрескивая, отделяется светящийся шар, похожий на апельсин.
— Вот так накрутила ручку, — оторопело произнес Алекс.
Шар повисел над столом, затем медленно, на бреющем полете пересек класс по диагонали, вызвав массовое ныряние под парты, и мирно вылетел в раскрытую форточку.
— Дети, вы живы? — слабо спросила Елена Аркадьевна, осторожно выглядывая из-под локтя.
Дети не ответили ей, не до того было: кто сидел под партой, кто, свесив челюсть, смотрел на обуглившуюся форточку и с трепетом ждал возвращения жуткой штуковины.
— Господа, бояться нечего, — внес ясность Хлумов. — Это просто шаровая молния, необъясненный пока феномен природы.
С улицы донесся гулкий хлопок. Стекла задребезжали. Раздались душераздирающие вопли: «Убью! Кто бросил? Руки вырву!» Сидящие под партами трусливо захныкали, а те храбрецы, что успели выбраться, сгрудились возле окон. Толпа юных зрителей разом загалдела:
— Смотри, помойка взорвалась, вся горит!..
— А завхоз вокруг вертится…
— Так это наша молния в мусорный бак ушла!..
— Чего завхоз-то развопился?..
— Да он, наверное, доски для дачи хотел прибрать…
Токарев остался на месте Он весело подумал, глядя на скончавшуюся технику: «Славненький вихрь я выдал. Правда, переборщил маленько…» И тут заметил, что кроме него любопытства не проявляет еще один человек. Точнее, проявляет, но совсем в другом направлении.
Хлумов также оставался на своем стуле и пристально наблюдал за Токаревым. Встретив Сашин взгляд, он улыбнулся и одобрительно покивал головой: мол, вполне тебя понимаю, вполне, еще бы…
…еще бы, первый раз в классе чудо природы случилось!
Как обычно на переменах, наша маленькая компания околачивалась на черной лестнице (конечно, пониже чердака, где дымят и регочут кабаны-старшеклассники), и каждый громко лез со своими объяснениями. Марина растарахтелась, как газонокосилка, еле уняли. Вообще-то она молчунья, ей редко тема подходящая попадается, но тут человека задело за живое. Начала с разных видов шаровых молний, а кончила какими-то «коронными разрядами». Алекс, наоборот, доказывал, роняя слюни, что никакой шаровой молнии не было, просто все вдруг подхватили массовую галлюцинацию. «Ну, помните, — говорит, — в сентябре ведь нам показалось, что Токарев превратился в телевизор? Тоже была галлюцинация!..» Про галлюцинации — это он от врачихи узнал. Он тогда сдуру поделился впечатлениями с папашей, а тот поволок его в поликлинику. Врачиха выслушала Алекса с интересом, а потом начала допрашивать, с кем он клей нюхает…
В общем, что Марина пургу гнала, что Алекс. И самое смешное — стоят нос к носу, дылды, орут друг на друга, вот-вот кусаться станут. Увлеклись не на шутку. Хотя чего спорить? Сказал бы я им правду, так у них мозги слишком правильные. Я поддакивал всем по очереди, Алекса даже похвалил: мол, работай дальше над своей теорией галлюцинаций. Кстати, я и сам до конца не врубился: ну, сломал я машину, а почему из нее вдруг светящийся шар вылез? Надо будет обдумать…
Только Барабану-Жарову было плевать на всякие там чудеса природы. Он никак не мог уняться со своими бутылками — радовался, как четко работает хлумовская лавочка. Бутылки его взяли, все восемнадцать штук, и дали взамен специальный жетон. Барабан был уверен, что сразу после уроков он по этому задрипанному куску картона получит хорошие деньги. На жетоне было зачем-то проштамповано: «Честная Конкуренция», проставлена цифра «18» и стояла аккуратная подпись Хлумова. Ну, игра для шизиков! А я-то думал — у них нормальный бизнес. Достал нас Барабан, тогда я ему посоветовал:
— Слушай, Петя, может, лучше поднимешься к чердаку, похвастаешься перед серьезными людьми из десятого класса? Они любят считать чужие деньги. Сигаретой угостят, а потом…
Тут Хлумов и вынырнул — собственной персоной. Возник неизвестно откуда, тихо, как призрак.
— Чего затормозил? — ласково спросил Алекс. — Лети дальше, щегол, сохранней будешь.
Хлумов не дрогнул. Наоборот, его лицо стало еще приветливее. Он обогнул Жарова и обратился лично ко мне:
— Токарев, нам пора поговорить. Предлагаю отойти.
Все прибалдели. Смотрят стеклянными глазами, как те чучела в музее, то на меня, то на Хлумова. Хотя, что тут такого? Не могу же я отшить человека, который мне вчера жизнь спас… Спустились мы с ним на этаж пониже, будто два корешка. Слышу, сзади фыркать и шипеть начинают — хором яд пускают, друзья мои милые… Легко им живется: ничего не знают и знать не хотят! Ведь рассказывал им пару раз про наступление Системы, да что толку? Посмеиваются: мол, здорово загнул, писатель…
— Как самочувствие? — участливо поинтересовался Хлумов.
Ага, ясно! Хороший намек. Ему повезло, я из понятливых.
— Спасибо, — говорю. — Ты не стесняйся, за мной не заржавеет. Давно хотел подарить тебе диск с уроками древнегреческого языка, его наверняка можно продать за хорошие бабки. Плюс кассету с этим самым древнегреческим, считай что чистую.
Секунду-другую он медлил.
— Токарев, твои мысли приняли неверное направление. На данный момент ты свободен от каких-либо
