Я, в свою очередь, тоже приподнимаюсь и поворачиваюсь к соседу. Он продолжает бубнить, ни на что не обращая внимания.
Физиономия у него потная.
Трубку он уже чуть ли не сгрыз.
Дверь с визгом захлопывается.
– Пожалуйста… Пропустите меня, – говорю я сквозь зубы.
На улице действительно снег с дождем. Впрочем эта предзимняя промозглая круговерть продолжается уже несколько дней. Воздух черен, как будто им дышит смерть, и из холода, из ничего вываливается пузырчатая мокрота.
Мостовая здесь огорожена чугунной решеткой. Мне приходится долго петлять среди хаоса приткнутых друг к другу машин. А когда я все–таки, достигнув прохода, выбираюсь на тротуар, то меня подхватывает поток людей, движущийся к метро. Он такой плотный, что стискивает со всех сторон. Нельзя ни ускорить шаги, ни замедлить их, ни свернуть. Будто продавливается вдоль домов прелая загустевшая каша, и невозможно представить, что где–то есть мир, в котором царят простор и свобода.
Мне более ничего не известно об этом мире. Когда месяца через три после нашего с Квинтой поспешного бегства оттуда, уже слегка успокоившись и поняв, что по обратному трафику меня действительно не найти, я попытался осторожно, как простой пользователь, «потрогать» знакомый адрес, то система поиска ответила мне, что такая страница не обнаружена. А лезть дальше и глубже, тем самым засвечивая себя, я не рискнул. Я ведь не киногерой, я уязвимый, сомневающийся человек. И потому я не знаю, что с этим миром сейчас. Его сожрали железные гусеницы или он все–таки устоял? В нем утвердились гусанос или, покинутый гражданами, он распался в информационную пыль? Чем, например, является нынешний сбой в электронных системах аэропорта? Это случайность или это удар, нанесенный с загадочных виртуальных высот? Или вот – две недели назад вдруг отключились электростанции на западном побережье Америки. Осталось на сутки без электричества множество городов. Или вот – среди белого дня развалилась платежная сеть одной из международных банковских групп. В сотнях фирм были заблокированы расчеты. Опять случайность? Опять технический сбой? Или, быть может, уже бушует война, о которой мы не догадываемся? Плывут сквозь виртуальную пустоту армады дестройеров, гаснут сайты, дымятся и распадаются громадные базы данных, рушатся линии обороны, фрагментируются и исчезают галактики коммуникационных систем. Все это – там, за сумрачной пеленой дождя. До нас докатывается только неопределенное эхо.
Правда, лично я думаю, что рано или поздно это эхо материализуется на Земле. Призрачная волна виртуала накроет нас с головой. Вынырнуть, спастись от нее уже не удастся. И тогда замрут самолеты, более не рискующие взлетать, вслепую поползут поезда, не знающие, что их ждет на ближайшей станции, погибнут на улицах в чудовищных пробках автомобили, а экраны, заслоняющие собой мир, покажут бессмысленную серую пустоту.
Реальность так же хрупка и ненадежна, как виртуал.
Она тоже может рассыпаться при первом же неосторожном движении.
Я не могу точно сказать, когда наступит этот момент. Я лишь чувствую, что с каждым днем, с каждым мгновением он становится все ближе и ближе. И потому я не очень волнуюсь из–за опоздания на работу. Что меня ждет в стеклянной кабинке, средь копошения офисного муравейника? Что там может меня по– настоящему взволновать? Обваливается фондовый рынок? Да пусть обваливается! Инфляция растет на глазах? Да хрен с ней, пусть растет! Идет игра на «голубых фишках», которые то падают на пару часов, то снова взлетают? Да бог с ним, пусть кто–то, кому это нужно, снимает с паники свои спекулятивные миллионы! Какое мне до этого дело? Зачем мне переживать из–за таких пустяков? Единственное, что меня сейчас действительно раздражает – это поток покемонов, влачащийся как будто из одного ада в другой. Мокрые, обтянутые куртками и плащами, квелые, невыспавшиеся, заранее недовольные наступающим днем, вздрагивающие, как суслики, от дождя и снега, хмурые, покорные жизни, бессильные что–либо изменить. А когда, уже самым перед входом в метро, в свете фиолетовых фонарей, делающих нас всех похожими на вурдалаков, я вижу на ступеньках страшноватое месиво, продавливающееся сквозь дверь, то горло у меня сводит судорога неприязни. Нет–нет, ни за что!.. Я прикрываю глаза и особым образом напрягаюсь. Тут же все вокруг выцветает, представая в расплывчатых серо–черных тонах. Я как будто спускаюсь в загробное царство – словно тень, начинаю проскальзывать мимо таких же бесплотных блеклых теней. Никто меня не задерживает, ничто не препятствует, я только угадываю брошенные вдогонку удивленные взгляды. Покемоны не понимают, как это я ухитряюсь – протискиваться вперед и при этом никого не толкать. Я, кстати, и сам этого толком не понимаю. Я лишь повторяю тот фокус, который когда–то показала мне Квинта. Видимо, мир иной оставил во мне свой след. Часть способностей, которые я там обрел, сохраняется и на Земле.
Расплата за подобную вольность наступает немедленно. Сперва, едва сойдя с эскалатора, я вижу гремлина, который деловито порскает по платформе. Цвета к этому времени уже восстанавливаются, однако гремлин – вызывающе серый, мохнатый, с торчащими вверх перепончатыми треугольниками ушей. До него вдруг доходит, что я его вижу. Он замирает, ощеривается, трясет крысиными лапами, а потом издает резкий писк и ныряет в сутолоку переступающих ног.
Одно мгновение, и его уже нет.
А во–вторых, меня начинает преследовать тонкий цветочный запах, льющийся неизвестно откуда. Так, вероятно, пахнут розы после грозы. Или, быть может, так пахнет свет звезд, дотягивающийся до нас из вселенских глубин. Запах буквально сводит меня с ума. Мне начинает казаться, что еще ничего не потеряно. Город никуда не пропал. Он по–прежнему существует. Можно, как и раньше, пройти по его чистеньким улицам, оказаться на площади, услышать мерное постукивание часов, увидеть сияющую Ротонду в квартале эльфов, сесть в трамвайчик, помаргивающий желтыми приветливыми огнями. Главное – можно жить совершенно иначе. Те, кто несется сейчас вместе со мной сквозь туннель в подрагивающем душном вагоне, даже не подозревают об этом. Они твердо убеждены, что никакой другой жизни нет. Но я– то знаю, что можно жить совершенно иначе. Вовсе не так, как мы живем на Земле.
И еще я думаю, что мы не одни. Если кто–то сумел преодолеть границы реальности, значит это сумеют и остальные. Может быть, они делают это прямо сейчас – выходят в черную пустоту, осваивают ее, строят свои миры. Они тоже хотят жить иначе. Мы пока ничего не знаем о них. Они – таятся, они прячут свои воздушные замки от пронзительных земных сквозняков. Однако время идет. Миры, которые они создают, будут неумолимо переделывать их самих. Они тоже станут иными. Мы начнем узнавать друг друга по отдельным словам, по движениям, по взглядам в толпе. Нас будет становиться все больше и больше. И, быть может, наступит момент, когда мы, отбросив сомнения, объединим наши миры: вселенные совместятся, призрачные виртуальные грезы станут реальностью…
Двери вагона в очередной раз распахиваются. Плотный поток пассажиров выталкивает меня на платформу. Здесь перемешиваются два противоположных течения: одно стремится на переход, другое пробивается к эскалаторам. Опять вскипают водовороты, опять безумный людской хаос мотает меня то туда, то сюда.
Правда, уже через пару секунд все как–то налаживается.
Я подхвачен стремниной, текущей в нужном мне направлении.
Нет больше гремлинов. Нет цветочного запаха. Краски и звуки вокруг полностью восстановились.
Я опять принадлежу миру Земли.
Волшебный город исчез.
Он на мгновение приоткрылся и снова отодвинулся за горизонт.
Быть может, все это так и останется несбыточными надеждами. Одним из тех странных снов, которые иногда охватывают человека.
Которые никогда, никогда не сбываются.
Быть может, это и так.
И все же когда я поднимаюсь по эскалатору, мне кажется, что наверху меня ждет мир иной…
