«Наш ли жребий да не жалок? Нам ли бедным не роптать? Выростая из-под палок, В прятки учимся играть. Да и жаловаться тоже Часто — упаси нас Боже! Нет, с родительским уроком Нам не сжиться никогда, Жаждем мы упиться соком Запрещенного плода. Милых мальчиков так сладко К сердцу прижимать украдкой! Как? И мысли даже грешны? И на мысли есть налог? У малютки безутешной Даже грезы отнял рок? Нет, вам цели не достигнуть, И из сердца грез не выгнать! За молитвою вечерней Мы боимся пустоты. Все страстнее, все безмерней И тоскливее мечты. Ах, легко ль сопротивляться? И не слаще ль вдруг отдаться! Мать дает нам предписанье Прятать прелести — но вот, Не поможет и желанье, Сами просятся вперед! От тоски, от страстной жажды Узел разорвется каждый. Быть глухой ко всяким ласкам, Каменной и ледяной, Не мигнуть красивым глазкам, Быть прилежной, быть одной, Отвечать на вздох презреньем: Это ль не назвать мученьем? Отняли у нас отраду, Мука девушку гнетет, И ее за все в награду Поцелует блеклый рот. Век блаженный, возвращайся! Царство стариков, кончайся!» Старики и юноши смеялись. Девушки покраснели и улыбались, глядя в сторону. Среди тысячи шуток принесли второй венок и надели его на голову Клингсору. Его попросили спеть менее легкомысленную песню. — Конечно, сказал Клингсор, — я ни за что не решусь дерзостно говорить о ваших тайнах. Скажите сами, какую песню вы хотите. — Только не про любовь, — воскликнули девушки. — Лучше всего застольную песню, если можно.
Клингсор начал:
«Где блещет зелень по вершинам, Там чудотворный бог рожден. Его избрало солнце сыном, Он пламенем его пронзен. Зачатый радостью и маем В нежнейших недрах он затих. Когда плоды мы собираем, Он, новорожденный, меж них. И в колыбели заповедной, В подземном трепетном ядре, Во сне он видит пир победный И замки в легком серебре. Не подойдет никто к затворам, Где он кипит, и юн и дик, Под молодым его напором Оковы разорвутся в миг. И много стражей сокровенных Лелеют детище свое, И всех, кто до дверей священных Дотронется, пронзит копье. Свои сияющие вежды, Как крылья, он раскрыть готов, Исполнить пастырей надежды, И выйти на умильный зов
