— Сколько тебе лет? Сидишь и ноешь, как ребенок. Я тебя не узнаю.
— Я сам себя не узнаю. — Никита был мрачен. — Каждое утро подхожу к зеркалу и боюсь, что у меня такая же противная жирная рожа, как у Гудкова.
Андрей похлопал друга по спине:
— Не отчаивайся. Им тебя не победить. Возьмешь отпуск, доделаешь работу. Твой Гудков еще рот раскроет.
— Да я через полгода и с интегралом простейшим не справлюсь!
Андрей не смог бы справиться с простейшим интегралом даже сейчас и поэтому другу не поверил.
— Все у тебя получится.
— Ты не понимаешь. Там одна загвоздочка была… Я все голову ломал, что бы сделать, чтобы эффект распространялся, скажем, по всей комнате. Представляешь, такая кроха, на ладони у тебя помещается, а контролирует температуру в большом помещении. Я долго ничего сообразить не мог, вся проблема в размере была. И вот на тебе — меня осенило не где-нибудь, а в этой дурацкой корпорации. Такое простенькое, но очень изящное решение. За десять минут все набросал. Но сейчас, хоть убей, не могу вспомнить.
— Погоди, я не понял. В какой корпорации?
Никита смутился:
— Помнишь, я тебе рассказывал? У них еще реклама крутая… корпорация магов и волшебников. «Третий глаз» называется.
— А, точно, помню. Шаг отчаяния. Слушай, может, там ты и забыл свои записки? Выронил нечаянно или на столе оставил? С тебя станется.
— Может, и там. А может, где угодно. Город большой, я где только не шатался с этой папкой. В любом случае все давным-давно в мусорку выкинули!
— А вдруг нет? Не выкинули, а положили в ящик и ждут, когда ты придешь.
В глазах Никиты зажглась надежда.
— Думаешь?
— Почему бы и нет? Сходи да спроси.
Никита замялся:
— Неохота мне туда второй раз соваться.
— Не будь идиотом. Всего-то спросить, находили они твои листы или нет. Давай прямо сейчас сходим.
— Уже поздно.
— Тогда завтра с утра отпросись у своего Гудкова и слетай.
— Не буду я у него отпрашиваться. Все равно не отпустит. Опоздаю — и все. Переживет.
— Можно и так, — ухмыльнулся Андрей. — Главное — действуй.
Когда утром в дверях приемной замаячила долговязая мужская фигура, Маринка не поверила собственным глазам. У нее была неплохая память на лица, но все-таки почти месяц прошел с тех пор, как она последний раз видела незадачливого изобретателя.
Маринка вцепилась в край стола. Он… тот самый… Она узнает и куртку со старым меховым воротником, и очки с тонкими дужками на крупном носу, и светло-каштановые взлохмаченные волосы, которые давно нуждаются в стрижке. Только сегодня при нем нет папки…
Еще не осознавая до конца масштабы везения, Маринка вскочила из-за стола. Стандартное приветствие сорвалось с ее губ, прежде чем она успела подумать.
— Здравствуйте, чем я могу вам помочь?
Молодой человек выдавил из себя улыбку:
— Д-доброе утро… Я к вам заходил на днях…
— Да, я помню, — кивнула Маринка, всеми клеточками кожи источая доброжелательность.
— Я тут, кажется… э-э… вы, случайно, не находили листы с чертежами?
Маринкина рука непроизвольно потянулась к верхнему ящику стола, но вовремя остановилась. Один раз они упустили удачу, второй раз накинут на нее аркан и оседлают, как своенравного коня.
— Да, находили. Два листочка.
Юноша побелел:
— И что вы с ними сделали? Выкинули?
— Нет, что вы! Положили в надежное место. Я так и думала, что рано или поздно вы за ними придете.
Молодой человек просиял и стал почти красавцем.
— Подождите здесь, пожалуйста. Они хранятся в другой комнате, я сейчас за ними схожу. — Маринка подавила желание запереть приемную на ключ и побежала в комнату к Галине.
3
День окончился особенно паршиво — ссорой с Гудковым. Конфликт назревал давно, с той секунды, когда Никита переступил порог его магазина, признавая тем самым, что не в состоянии позаботиться о себе. Бессмысленная работа, постоянные шуточки со стороны Гудкова, намеки персонала, который сразу понял, откуда ветер дует, делали существование нового администратора невыносимым.
Даже зарплата Никиту не вдохновляла. Выдавая ему сегодня деньги, Гудков позволил себе нечто вроде замечания: «А теперь черед нахлебничков». Никита вспылил, Гудков напомнил, что кусок хлеба он ему предоставил исключительно из жалости и по просьбе жены и что на его месте он сидел бы тихо, не выпендривался и не кусал руку, которая его кормит. Никите захотелось швырнуть деньги Гудкову в лицо и объявить, что ноги его больше не будет в этом магазине. Смутило присутствие свидетелей — и Оленька, и Настенька, хорошенькие продавщицы-хохотушки, маячили невдалеке и, без сомнения, слышали каждое слово.
Никита позорно бежал с поля боя. Хорошо, хоть сегодня суббота, завтра он будет избавлен от магазинного кошмара. О понедельнике Никита старался не думать. В последнее время у него выработалась привычка жить настоящим и радоваться моменту.
Увы, радость момента была безнадежно испорчена Гудковым. Никита брел по городу, чувствуя себя полнейшим ничтожеством. Ничего не сумел, ничего не добился. За один месяц стал старше на несколько лет. Перестал верить в себя, в удачу, махнул рукой на свои изобретения, перестал самосовершенствоваться, зато положился на гадалку. Все, что раньше составляло смысл его жизни, было выброшено в мусорный контейнер на заднем дворе «Магазинчика А. Гудкова».
Пошел снег. Крупными пушистыми хлопьями он падал на дороги и здания, засыпал припаркованные на обочине машины, урны, газетные киоски. Он танцевал в свете фонарей и ложился на головы людей мягкими белыми шапками, которые сваливались мокрыми комьями, стоило зайти в теплое помещение. В такую погоду влюбленные обычно берутся за руки и, запрокинув головы, долго стоят и смотрят, как ниоткуда падает снег, а потом зачерпывают его целыми пригоршнями и посыпают им друг друга. А люди невлюбленные, неромантичные, утомленные работой или, того хуже, простудой, надевают капюшоны курток и пальто, поднимают повыше теплые шерстяные шарфы и ворчат про себя, что из-за снегопада снова будут проблемы на дорогах.
Никита шел куда глаза глядят и не замечал ни снега, ни влюбленных, гоняющихся друг за другом, ни ворчунов, кутающихся в шарфы. Не было, пожалуй, в тот вечер в Горечанске более несчастного человека. Ибо что может быть ужаснее, чем осознание того, что ты обречен на бессмысленное, жалкое прозябание?
Через два с лишним часа озябшие ноги привели его к дому. Никита нашел свои окна, увидел, что родители сидят на кухне, и загрустил еще сильнее. Ждут. Скорее всего, волнуются. Не пустился ли сынок
