Ее невозможно убедить в том, что, даже если убежишь от кого-то на другой край земли, из памяти этого человека не вычеркнуть. Можете мне поверить. Уж я пытался.
Я знаю, почему ты уехал, — вздергивает подбородок Кара. — Ты во всем признался папе, он вспылил. Мама мне все рассказала.
Тогда Кара была еще слишком маленькой, чтобы понять, но сейчас повзрослела. В конце концов она стала задавать вопросы. И, конечно, мама рассказала ей то, что сама считала правдой.
А знаешь что? Мне наплевать, почему ты уехал, — говорит Кара. — Я просто хочу знать, зачем ты вернулся, раз тебе здесь никто не рад.
Мама рада. — Я делаю глубокий вдох. — И я сам рад, что вернулся.
Нашел в своем Таиланде Бога или Будду? Или кого там? Искупаешь грехи прошлого, чтобы перейти на новую ступень своей кармической жизни? Знаешь что, Эдвард. Я тебя не прощаю. Вот так!
Я даже ожидаю, что она покажет мне язык. «Ей больно, — говорю я себе, — она злится».
Послушай. Если хочешь меня ненавидеть, хорошо. Если хочешь, чтобы следующие шесть лет я провел, вымаливая прощение, — я так и сделаю. Но сейчас речь не о нас с тобой. У нас еще будет время выяснить отношения. Но у отца этого време ни нет. Нужно сосредоточиться на нем.
Когда она втягивает голову в плечи, я принимаю это за знак согласия.
Врачи говорят, что такие повреждения, как у него, не лечатся...
Они его не знают, — возражает Кара.
Они же врачи, Кара.
Ты его тоже не знаешь...
А если он никогда не придет в себя? — перебиваю я сестру. — Тогда что?
По ее побледневшему лицу я понимаю, что она даже мысли такой не допускала. Не позволяла даже зернышку сомнения зародиться в своей голове, боясь, что оно пустит корни, как бурьян вдоль дороги, разрастающийся так же быстро, как рак.
Ты о чем говоришь? — шепчет она.
Кара, он не может быть вечно подключен к аппаратам.
Она от удивления открывает рот.
Господи! Ты так его ненавидишь, что готов убить?
Какая ненависть?! Знаю, ты в это не поверишь, но я достаточно его люблю, чтобы задуматься о том, чего бы хотел он сам, а не чего хотим мы.
У тебя, черт возьми, довольно извращенный способ демонстрировать свою любовь! — заявляет Кара.
Ругательства из уст младшей сестры — как скрежет ногтями по школьной доске.
Ты же не станешь уверять, что отец захотел бы, чтобы за него дышал аппарат. Захотел бы жить с человеком, который станет его подмывать и менять пеленки. Что он не скучал бы по своей работе с волками.
Он борец. Он не станет сдаваться. — Она качает головой. — Поверить не могу, что мы вообще это обсуждаем! Поверить не могу, что ты считаешь, будто у тебя есть право рассказывать мне, чего хотел бы или не хотел отец!
Я просто трезво смотрю на вещи, вот и все, — отвечаю я. — Мы должны быть готовы принять трудное решение.
Решение? — задыхается она от возмущения. — Мне ли не знать о трудных решениях! Как поступить: сломаться или держать все в себе, пока родители разводятся? Несмотря на то что единственный человек, который бы понял мои чувства, бросил меня? С кем жить? С папой или с мамой? Потому что, каким бы ни было решение, оно обязательно ранит второго родителя. Я приняла трудное решение и выбрала папу. Как ты вообще посмел сказать мне, что сейчас я должна от него отвернуться?
Я знаю, что ты его любишь. Знаю, что ты не хочешь его терять...
Перед отъездом ты сказал маме, что хочешь убить его, — обрывает меня Кара. — Теперь тебе представилась такая возможность.
Не могу винить маму за то, что она так сказала. Это правда.
Это было давно. Все меняется.
Вот именно! И через две недели или два месяца — может быть, чуть дольше — отец выйдет из этой больницы.
Нейрохирурги заставили меня поверить в обратное. Да и собственными глазами я вижу, что все обстоит иначе. Однако я понимаю, что она права. Как я могу принимать семейные решения с сестрой, когда уже давно не являюсь частью этой семьи?
Я жалею, что уехал, — хочешь верь, хочешь нет. Но сейчас я здесь. Я знаю, тебе больно, но на этот раз ты не одна.
Если хочешь ко мне подлизаться, — говорит Кара, — тогда скажи докторам, что дальнейшую судьбу папы должна решать я.
Ты несовершеннолетняя. Они не станут слушать.
Она пристально смотрит на меня.
Но ты мог бы, — отвечает она.
Откровенно говоря, я хочу, чтобы отец очнулся и пошел на поправку, но не потому, что он этого заслуживает.
А потому что я хочу отсюда уехать как можно скорее.
Кара права. Я не был частью этой семьи шесть лет. Нельзя так просто появиться и сделать вид, что идеально сюда подходишь. Это я и говорю маме, когда выхожу из палаты Кары и па тыкаюсь на нее, меряющую шагами коридор.
Я возвращаюсь домой, — сообщаю я.
Ты уже дома.
Мама, кого мы хотим обмануть? Кара не хочет, чтобы я оставался. В сложившейся ситуации отцу я ничем помочь не могу. Я только мешаюсь под ногами, а не помогаю.
Ты устал. Переутомился, — успокаивает мама. — Целые сутки в больнице. Отправляйся и поспи на настоящей кровати.
Она лезет в сумочку и отстегивает ключ от связки.
Я не знаю, где ты теперь живешь, — возражаю я. Разве это не доказательство того, что мне здесь не место?
Но ты знаешь, где жил раньше, — отвечает она. — Это запасной на случай, если Кара свой потеряет. Как понимаешь, дома никого нет. Даже хорошо, что ты сможешь туда вернуться и проверить, все ли в порядке.
Как будто в Бересфорде, штат Нью-Гэмпшир, вламывались в дома!
Мама зажимает ключ в моей ладони.
Просто отдохни, — говорит она.
Я понимаю, что должен отказаться, бесповоротно порвать с прошлым. Поехать в аэропорт и купить билет на ближайший рейс в Бангкок. Но голова словно мухами набита, а сожаление имеет миндальный привкус.
На одну ночь, — отвечаю я.
Эдвард! — окликает меня мама. — Тебя не было шесть лет. Но до этого ты восемнадцать лет прожил с ним. У тебя больше прав, чем ты думаешь.
Этого-то я и боюсь, — отвечаю я.
Что не сможешь принять правильное решение?
Я качаю головой.
Что смогу его принять, — признаюсь я.
По совсем по другим причинам.
Я чувствую себя, как Алиса в Стране чудес.
Дом, в который я вхожу, кажется знакомым, но совершенно другим. Вот диван, на котором я лежал и
