привлечь на свою сторону не только могущественных правителей, но и народ и умел повысить свой авторитет с помощью колдовства и чудес. Интересно при этом то, что многие его чудеса соответствуют библейским легендам. Так, в Тибете при недостатке воды он ударом палки пробил в скале источник, о чем мы знаем как о чуде, совершенном Моисеем в пустыне Синай.
История обращения тибетского народа в буддизм и укрощение всех угрожающих стране и тиранизирующих ее духов и демонов становится в легенде свершением чуда благодаря духовной силе Падмасамбхавы. Великий гуру развил при этом все те магические силы, которые до сих пор относятся к действиям ламаизма. В них входят: преодоление смерти, воскрешение мертвых, хождение по воздуху, парение над землей, приближение к горам по воздуху. Мы назвали только некоторые из этих чудес, к которым просветленные ламы чувствуют себя способными и которые частично подтверждены европейскими путешественниками, посетившими Тибет, как, например, Александра Дэвид-Неель.
В Тибете Падмасамбхава высказал то пророчество, которое устанавливает непосредственную связь между ним и нашим временем и одновременно с темой нашей книги. Он сказал: «Когда полетит серебряная птица и лошади покатятся на колесах, тогда тибетцы рассеются как муравьи по всему миру, а учение Будды дойдет до самых отдаленных стран».
Много веков ломали голову над тем, что бы могло значить это предсказание. Ведь до второй мировой войны Тибет был самой закрытой страной на Земле. Сегодня мы знаем, что имеет в виду пророчество Падмасамбхавы. Оно между тем сбылось.
Глава XXIII
Тибет — буддийская судьба
С октября 1950 года, когда уже давно летала серебряная птица и лошадиные силы приводили в движение колеса, буквально ужасающим образом начало сбываться пророчество Падмасамбхавы. Большая часть тибетского народа, прежде всего его ведущие силы и многие ламы, среди них далай-лама, божественный царь страны, бежали в последующие годы от китайских завоевателей. Они рассеялись по всему миру.
Но они заботились также о том, чтобы исполнилась последняя часть пророчества. Они возвещали и возвещают в возрастающем объеме свой буддизм — который до последнего времени считался своего рода тайной религией — во многих странах, даже в тех, где о буддизме было практически ничего не известно.
Нет сомнения в том, что глубокое мировое участие в политической судьбе Тибета, его оккупации и подавлении китайцами объясняется прежде всего религией этой страны и приверженностью жителей к буддизму, а также бедствиями оккупации и изгнания.
Вряд ли можно представить другую такую страну, беженцы которой поддерживали бы такой тесный контакт с оставшимися в оккупации и эмигрировавший монарх которой, как далай-лама, мог бы стать фигурой интеграции всего парода внутри и за пределами страны.
Здесь проявляется несгибаемая сила религии, которую Китай напрасно пытается искоренить и которая сильнее, чем какая-либо другая, распространяется по всему миру в паше далекое от бога время; и это все без божественного образа отца, о котором возвещают три мировые религии, которые не смогли принести человеку ни понимания, ни добра, ни тем более спасения.
Какой же сильный импульс исходит от тибетского буддизма и его духовного руководителя далай-ламы. Многим он кажется Буддой нашего времени. И мы спрашиваем себя, где лежат источники этой силы и этого воздействия, которые сегодня ощущаются во всем мире.
Когда Тибет при царе Сронцзангамбо в VII веке стал буддийским, на то были в большей степени политические причины, чем религиозные. Речь шла об укреплении и распространении власти в стране, о подчинении родовых князей, которые опирались на священников унаследованных традиционных религий страны. Если бы речь шла о влияниях и переменах политики и Тибете, то, возможно, уже давно бы никто не говорил об этой стране на крыше мира. Она была бы частью Китая, как повсюду в мире определенная территория попадает под политическое господство чужестранцев, а ее народ — под иго оккупантов.
В Тибете с самого начала была другая ситуация. Этот народ нашел свою веру более тысячи лет назад: буддизм, пришедший из Индии и Непала, с которым он сросся, как со своего рода духовно-религиозной одеждой. Тибет, который существует, несмотря на все смуты и угрозы, в течение веков, имеет в буддизме свою родину, как и буддизм в своей особой форме тантризма-ламаизма нашел свою родину в Тибете.
Эти люди — это чувствуется при общении с каждым верующим тибетцем — имеют в буддизме свои корни. Он представляет собой жизненный элемент, который делает этот народ сильным и при всем его бедственном положении — довольным и счастливым.
Этот исключительный феномен мы можем проследить в его истории. Тибет, каким бы отдаленным и неприступным он ни казался на своих вершинах между Гималаями, Каракорумом и горами Куньлунь, всегда был привлекательной страной, которая поэтому часто подвергалась нападениям.
Как китайцы, так и монголы предпринимали в течение тысячелетия попытки подчинить себе Тибет. Но это всегда приводило к политическому и военному влиянию, но не к завоеванию и оккупации страны, которые начались только с 1950 года.
До тех пор Тибет существовал, несмотря на многочисленные угрозы (впервые монголы перешли его границы в 1207 году), по крайней мере в религиозном отношении непокоренной страной. Он был и остался буддийским. Более того, влияние повернулось в другую сторону. Тибетский буддизм проник в Монголию и стал там государственной религией, как в Тибете.
В обеих странах вплоть до захвата власти коммунистами господствовал один божественный царь. Господство в политической и религиозной сферах находилось в руках одного человека.
Тибетский буддизм коснулся также и Китая, в котором с первого века пашей эры начал распространяться буддизм махаяны. Его высоко ценили, прежде всего в императорских домах минской и маньчжурской династий, с XV века до начала нашего столетия. Тибетские ламы получили в Пекине роскошный дворец принцев для храма и монастыря, а к северу от Пекина, в древнем городе императоров, ламам был предоставлен обширный всемирно известный округ с копиями важнейших тибетских храмов и монастырей, который даже во время культурной революции Мао Цзэдуна остался практически неразрушенным.
Как бы ни тяжело было политическое притеснение тибетцев извне на протяжении веков до наших дней, оно не коснулось их ядра — буддизма… Наоборот!
Тибетский буддизм воздействовал почти на всех людей, соприкасавшихся с ним, благотворным образом, находя понимание и стимулируя к размышлению.
Это наблюдается и сегодня — и не только в эмиграции. Намерение китайцев искоренить буддизм в Тибете было безуспешным, хотя они разрушили сотни храмов и монастырей и запретили тибетцам домашний алтарь и даже их молитвенные мельницы.
Поэтому с 1979 года они ослабили запрет на религию, открыли священные места паломничества даже для туристов. И с этих пор вновь горят масляные лампы перед священными изображениями. Но вряд ли можно себе представить, какую жертву ради этого принесло население, которое готово было лучше голодать, чем отказаться от блеска светильников и его отражения на золотых статуях. Портреты далай- ламы в этом сиянии, хотя это было запрещено оккупационными властями, являются выражением надежды в стране, где религия представляет собой действительно единственное прибежище, воистину в духе Пробужденного, провозгласившего учение две с половиной тысячи лет назад.
В силу такого понимания религии тибетцами по ту и другую сторону границ их измученной страны, которую они отказываются называть автономным районом Китая, Тибет сегодня находится везде как духовная провинция огромного излучения, перед которым почти никто не может устоять, кто хоть раз почувствовал его.
Посетив впервые в 1980 году Тибет, я мало что почувствовал там. Но с каждым новым пребыванием на крыше мира, в отдаленных частях Тибета, в Ладакхе, Непале, Сиккиме и Бутане, укреплялось впечатление, что я нахожусь в области особого духовного излучения.
